Для них я был позором – сын с загорелой кожей и грубыми руками, который напоминал им грязь, из которой им так трудно было выбраться. Брат Алексей был солнцем в доме: светлая кожа, прямые волосы и улыбка, которой, как говорила мама, «можно любую дверь открыть». Я же был его тенью, упрямым напоминанием о наших скромных корнях.
Мы жили в одной избе в деревне Старая Дубровка, но в разных мирах. Пока Алексею платили за занятия английским и компьютером в Москве, мне оставалось помогать отцу пахать на небольшом поле, которое давало нам хлеб. «Ты хороший помощник в поле, сильный как вол», – говорил отец, и хотя пытался похвалить, в его словах звучало будто приговор. Я не был умён, не был изыскан – меня видели лишь как силу, пару дополнительных рук.
Мама Зинаида была ещё жёстче. Когда она возвращалась с поля в запачканной одежде, пот склеивал волосы к лбу, и её губы сужались. «Смотри на себя, весь в грязи. Ты пахнешь рабочим, а не сыном хозяина», – шептала она, заставляя меня слышать каждый её укус. «Иди помойся, а то ещё испачкаешь пол, который Алексей только что вымыл». Алексей же никогда не мыл пол. Он сидел на диване с книгой, а я стоял под холодной водой, смывая землю и унижение.
Единственным, кто смотрел мне в глаза, был дядюшка Василий, брат отца. Он был чёрной овцой в семье, столяром, которого мать будто отбрасывала как «непрогрессирующего». Однажды, пока я чинил забор под палящим солнцем, он присел рядом.
– Знаешь, почему мама так любит твоего брата? – спросил он без обиняков.
Я покачал головой, горло сжалось.
– Потому что он напоминает того мужчину, с которым она мечтала выйти замуж. А ты… ты похож на нас, на тех, кто пахнет трудом, а не дорогим парфюмом. Но не позволяй этому отравлять тебя, племянник. Ценность мужчины не в титуле, а в том, что он умеет построить своими руками. – Пожимал он мои ладони, такие же мозолистые, как и у него.
Последний раз всё развернулось в мой восемнадцат, когда родители собрали нас за старым дубовым столом. Алексей только что поступил в частный университет в Москве, мама плакала от гордости.
– Алексей – будущее этой семьи, – сказал отец, не глядя на меня. – Он думает, а не только потеет. Поэтому мы решили перевести землю на его имя, чтобы после учёбы у него был стартовый капитал для собственного дела.
Я почувствовал, как подо мной рушится земля. Тот маленький участок, который я пахал с детства, где мой пот был ценен, отняли, чтобы вложить в мечты брата.
– А я? – спросил я с дрожью в голосе.
Мама бросила на меня самый холодный взгляд в её жизни. – У тебя уже есть ремесло. Всегда найдётся кто‑нибудь, кто нуждается в сильном помощнике. Не будь неблагодарным, это для блага семьи.
Этой ночью я не спал. До рассвета собрал пару рубашек, свернул их в мешок и скрылся к дядюшке Василию. Прощаться – зачем? Для них я уже давно ушёл. Дядя принял меня без вопросов, дал крышу, тарелку супа и место в своей мастерской. – Здесь всё начинается с низа, подметая опилки, – сказал он. И я подмёл. Подмёл с гневом, с болью, пока руки не начали кровоточить. Научился ремеслу, доброте дерева, точности чистого разреза. С годами мастерская выросла, я стал не только ученику, но и партнёром. Открыли небольшую строительную фирму: сначала ремонтировали, потом строили маленькие дома, а потом уже и целые кварталы. Дядя был сердцем, я – мотором.
А семья жила своей жизнью на расстоянии. Алексей закончил с отличием, но его «бизнес» не взлетел. Он потратил деньги от продажи части земли на дорогой спорткар и путешествия, остальное заложил в сомнительный проект. Жил показушно, в долгах до шеи. Родители, уже старые и измождённые, поддерживали его иллюзию, выдавая его за «успешного сына».
Дядюшка Василий умер два года назад, оставив всё мне, но не без последней просьбы: никогда не забывать, откуда я пришёл. Его смерть оставила пустоту, но и состояние, которое мы вместе построили.
Месяц назад позвонил отец. Его голос, обычно строгий, теперь дрожал. Банк собирался изъять дом и оставшиеся земли – Алексей сбежал, оставив непогашенный долг.
– Матвей, сын… – заикаясь, – нам нужна твоя помощь. Ты наша последняя надежда.
Вчера мы собрались за тем же старым столом, где когда‑то приговаривали меня. Мама не отводила взгляд от изношенной скатерти, отец выглядел словно сто летний дед. Алексея нет. Стыдно.
– Мы не имеем права просить тебя, – прошептала мама, слёзы стекали по морщинистым щекам. – Я была плохой матерью, гордость ослепила меня. Но это твой дом, в земле деда.
Я посмотрел в неё, впервые увидев не презирающую, а разбитую женщину. Вспомнил её холодные слова, одиночество детства. Встал, подошёл к окну и увидел землю, где когда‑то был мой мир.
– Я погашу долг, – сказал я наконец. Комната наполнилась облегчённым вздохом. Мама всхлинула: «Спасибо, сын, спасибо».
Я повернулся к ним, голосом твёрдым, без дрожи.
– Я выкуплю долг и возьму всё в свои руки. Но не ошибайтесь. Эта земля не для того, чтобы спасти вас. Она для того, чтобы почтить память единственного человека, который видел во мне сына, а не везунчика.
Я купил землю, которую мне отняли, не чтобы вернуться домой, а чтобы они никогда больше не имели того места, куда могли бы вернуться.
