Дочь — не моя
— Ты что мелешь, Алевтина?! — Родион швырнул бумагу на стол, щитковый стол затрещал под кулаком. — Экспертиза?! Совсем крыша съехала?
— Не ори! — Аля вскочила с дивана, глаза полыхали гневом. — Хочу знать правду! Любава на тебя ни капельки не похожа с каждым днём, сам видишь!
— Моя же дочь! — проревел Родион. — Наша! Заикнёшься ещё раз про эту чёртову проверку — я…
— И что? — Аля упёрлась руками в бока. — Выгонишь? Давай! Только сначала выясним, чья дочь в доме растёт!
Родион рухнул на стул, ладони по лицу провёл. Такого ада в их избе не стояло. Даже в голодные годы не опускались до воплей.
— Алевтина, ты в своём уме? — устало спросил он. — Откуда бред? Любашенька в роддоме появилась, я сам её на руках нёс. Не помнишь разве?
— Помню, — сквозь стиснутые зубы ответила жена. — Толку?
Она подошла к горке, вынула альбом. Снимки рядошком перед мужем разложила.
— Глянь-ка, — ткнула в фотку. — Вот год ей. Пшеничные кудри, очи васильковые. Вот в три — те же. А вот сейчас, пятнадцать. Волос смоль, очи карие. Расскажи, как так?
— Дети меняются, растут, — попробовал он возразить. — Возраст переходный, гормоны…
— Гормоны очи не перекрасят! — отрезала Аля. — И не выпрямят кудри! Рост? Пятнадцать, а вон куда вымахала! Откуда, коли мы с тобой сроду не высоки?
Родион молчал. Листал снимки. Огромная разница: белокурая кроха — и статная смуглянка с восточным разрезом глаз.
— Может, к прабабке пошла, — неуверенно буркнул он. — Генетика же штука…
— К какой прабабке?! — вспыхнула Аля. — У меня все светлокожие, у тебя — тоже! Откуда южный овал лица?
В горницу вошла Люба. Высока, стройна, волос смоляной рекой, очи тёмные, бездонные. Красавица, но чужая кровь впору кричать.
— О чём шумите? — спросила она, смотря с отца на мать. — Сосед сквозь стену шипит.
— Ничего, заинька, — поспешил Родион. — Мамка не в духе.
— Чего ради? — Люба устроилась на диване, ноги под себя. — Опять работа?
Аля впилась взглядом в дочь. Спокойна, рассудительна — не в её ершистый нрав. И лицо чужое.
— Люба, скажи прямо, — вдруг спросила Аля, — не думала, чего так не схожа с нами?
— Мать! — взорвался Родион.
— Что “мать”? — крутанулась к нему Аля. — Пусть ответит. Её дело.
Люба плечиком повела.
— Не гадала. Разве важно? Вы же родители мои.
— Конечно, доченька, — Родион обнял её. — Мамку не слушай, день у неё не задался.
Аля с горечью наблюдала. Муж с дочкой понимали друг друга с полуслова. А она — лишняя в своей избе.
— Иди уроки учи, — кинула она Любе. — Нам с тятькой поговорить надо.
Люба кивнула, вышла. Родион проводил её взглядом, повернулся.
— Чего ребёнка травишь? — тихо спросил. — Она в чём виновата?
— А кто? — Аля села напротив. — Родя, правды хочу. Если дочь наша — экспертиза точно покажет. А коли нет…
— А коли нет — что? — перебил он. — На улицу выставишь? Разлюбишь?
Аля замолкла. И сама не ведала, как поступит, окажись подозрения верны.
— Люблю её, — призналась. — Но правда важнее.
Родион встал, к окошку подошёл. Во дворе ребятня кричала, мамашки с колясками. Жизнь обычная, где нет места таким думкам тяжёлым.ким.
— Алевтина, а коли правда не та, что ждёшь? — спросил он, не оборачиваясь. — Что тогда?
— Не знаю, — честно ответила она. — А без вести жить — не могу.
Вечером Родион не спал. Думал, как за день всё перевернулось. Утром — простая семья, а теперь…
Рядом Аля ворочалась. Тоже не спала.
— Родя, — шепнула. — Дремлешь?
— Нет.
— Скажи… а у тебя сомнений не было?
Помолчал, вздохнул.
— Были. Отгонял. Люба мне родная, что бы то ни было.
— Понимаю. Но так больше не могу.
За завтраком Люба напряжение уловила.
— Тятя, мам, что случилось?
Но солнце вставало над мирными крышами Подмосковья, и семья шла каждый по своему пути, неся во внутренней глубине эту тайну, как заботливо завернутый осколок прошлого, который больше не ранит.
