В тот день она пришла одна дочь погибшего полицейского, чтобы купить на аукционе овчарку. История, которую узнали позже, потрясла всех.
Голос аукциониста уже больше часа разносился под сводами сарая громкий, размеренный, почти гипнотический. Корова. Козы. Пара кур в корзине. Люди едва поднимали глаза, когда он прочел следующую карточку.
«Лот 42. Служебная собака на пенсии, кобель, семь лет. Отзывается на команды по-русски и жесты. Ранее прикреплен к лейтенанту Анне Соколовой из 12-го участка»
Толпа зашепталась. Несколько человек обернулись.
Имя запомнили. В городе его помнили все.
Соколова была из тех офицеров, кто не забывал о днях рождения, кто останавливался помочь поменять колесо под дождём. А потом однажды вечером не вернулась домой. Её напарник пёс по кличке Верный был списан, неделями жил в питомнике, пока его тихо не «отправили на покой». Никто не хотел говорить об этом.
Слишком много пробелов в отчёте.
Слишком много боли.
Теперь он сидел в тесной клетке. Шерсть потускнела. Уши вздрагивали на каждый зов, но он не откликался. До этого момента.
Девушка шагнула вперёд.
И овчарка поднялась.
Ни лая. Ни рычания.
Встать.
Как будто она произнесла команду, которую слышал только он.
В коровнике воцарилась тишина. Где-то заплакал ребёнок. Мужчина неуверенно засмеялся и тут же замолк.
Девушка остановилась в метре от помоста.
Достала из рюкзака стеклянную банку.
Монеты по пять рублей. Десятирублёвые. Смятая пятисотенная купюра. Лента с похорон матери. И заламинированная фотография.
На ней лейтенант Соколова и её пёс Верный, улыбающиеся у патрульной машины, собака гордо подняла голову, будто бы демонстрируя жетон на ошейнике.
Девушка подняла взгляд. Голос дрогнул в тишине, но звучал твёрдо.
«Он уже мой».
Аукционист запнулся.
Детка, прокашлялся он, не думаю, что
Девушка не моргнула.
Он провожал меня в школу. Спал у порога. Он был последним, кто видел её живой. Он принадлежит мне.
Тишина.
Затем сзади раздался голос: Пусть сам решит.
Головы повернулись. Пожилой мужчина один из бывших коллег Анны. Он вышел вперёд и кивнул аукционисту: Открывай клетку.
Послышалось колебание. Протокол. Ответственность. Но в этот момент правила вдруг показались неважными.
Дверца распахнулась.
Верный не спешил. Не метался.
Он медленно сошёл на землю, втянул воздух и направился прямо к ней.
Девушка опустилась на колени, обхватив мощную шею пса. Он наклонился к ней, прижался, защищал будто заново исполнял долг, который не хотел терять.
Зал взорвался не аплодисментами, а чем-то тихим. Чем-то, полным уважения.
Кто-то плакал. Другие отворачивались, смахивая слезы.
Даже двое мужчин в костюмах, готовившихся выложить десятки тысяч рублей, надеясь сделать из служебной собаки сторожа, замерли. Один сжал кулак, вытирая глаза.
Аукционист опустил микрофон.
«Всё, тихо сказал он. Он идёт домой».
Позже несколько полицейских помогли девушке сесть в патрульный УАЗ. Не потому, что ей нужен был транспорт, а потому что Верный отказывался отходить от неё и они не могли снова разлучить их.
Кто-то спросил, что она теперь будет делать.
Она подняла взгляд на старшего офицера, голова пса покоилась у неё на коленях.
«Научу его быть моим», ответила она.
«Он уже твой», прошептал водитель.
Когда они уходили с площадки, солнце клонилось к закату, тени вытягивались по щебню, и начиналась новая глава.
Не просто исцеление.
Возвращение.
Потому что есть связи, которые не рвутся, когда форму убирают в шкаф.
Некоторые привязанности особенно те, что между девушкой и последней живой частицей её матери никогда не забываются.