— Умоляю, доченька, сжалься надо мной, уже три дня я не ела ни крошки хлеба, и у меня не осталось ни копейки, — молила старушка продавщицу.
Ледяной ветер пробирал до костей, окутывая старые улочки города, словно напоминая о временах, когда здесь ещё жили люди с тёплыми сердцами и искренними взглядами.
Среди серых стен и облупившихся вывескок стояла пожилая женщина, лицо которой было испещрено сетью морщин — каждая будто рассказывала свою историю боли, стойкости и утраченных надежд. В руках она сжимала потрёпанную сумку, полную пустых бутылок — последних осколков прошлой жизни. Глаза её были влажными, слёзы медленно катились по щекам, не спеша высыхать на морозном ветру.
— Умоляю, доченька… — прошептала она дрожащим голосом, как листок на ветру. — Три дня… три дня я не брала в рот хлеба. Ни копейки не осталось… даже на кусочек.
Её слова повисли в воздухе, но за стеклянной дверью ларька продавщица лишь равнодушно покачала головой. Взгляд её был холодным, будто высеченным изо льда.
— Ну и что? — огрызнулась она. — Это булочная, а не пункт приёма стеклотары. Читать не умеешь? На табличке чётко написано: бутылки сдаются в специальном месте, там и деньги дадут… на хлеб, на еду, на жизнь. Чего ты от меня хочешь?
Старушка растерялась. Она не знала, что пункт закрывается в двенадцать. Опоздала. Опоздала на тот крошечный шанс, который мог спасти её от голода. Раньше ей и в голову не приходило собирать бутылки. Она была учительницей, женщиной с образованием, с достоинством и честью, которую не потеряла даже в самые тяжёлые дни. Но сейчас… сейчас она стояла у ларька, как нищенка, чувствуя, как горечь стыда наполняет её душу.
— Ладно… — смягчив тон, сказала продавщица. — Меньше спать надо. Завтра, если принесёшь бутылки пораньше, приходи — покормлю.
— Доченька… — взмолилась старушка. — Дай хоть четвертинку батона… Завтра отдам. Голова кружится… Не могу… Не могу больше терпеть.
Но в глазах продавщицы не было и искры жалости.
— Нет, — резко оборвала она. — Благотворительностью не занимаюсь. Сама с трудом концы с концами свожу. Каждый день толпы просят — всех не накормишь. Не задерживай, очередь стоит.
Рядом стоял мужчина в тёмном пальто, погружённый в свои мысли. Казалось, он был где-то далеко — в мире забот, решений, будущего. Продавщица преобразилась в одно мгновение, будто перед ней появился не обычный покупатель, а важный гость.
— Добрый день, Павел Андреевич! — воскликнула она приветливо. — Сегодня как раз привезли ваш любимый хлеб — с орехами и сухофруктами. И пирожки свежие, с курагой. С вишнёвыми вчерашние, но тоже хорошие.
— Добрый, — рассеянно ответил мужчина. — Дайте хлеб с орехами и шесть пирожков… вишнёвых.
— С курагой? — улыбнулась она.
— Неважно, — пробормотал он. — С курагой, если есть.
Достал толстый кошелёк, вынул крупную купюру и молча протянул. В этот момент его взгляд случайно скользнул в сторону… и остановился. Он увидел старушку, стоявшую в тени ларька. Лицо её показалось знакомым. Очень знакомым. Но память упрямо отказывалась возвращать воспоминания. Лишь одна деталь мелькнула в сознании: старинная брошь в виде цветка, приколотая к её потрёпанному пальто. В ней было что-то особенное… что-то близкое.
Мужчина сел в чёрную машину, положил пакет с покупками на сиденье и уехал. Его офис был недалеко, на окраине города, в скромном современном здании. Он не любил показной роскоши. Павел Шатов, владелец крупной сети магазинов бытовой техники, начинал с нуля — в лихие девяностые, когда страна балансировала на грани хаоса, и каждый рубль доставался потом и кровью. Благодаря железной воле, уму и невероятной работоспособности он построил империю без связей и покровителей.
Его дом — уютный коттедж на окраине — был полон жизни. Здесь жили жена Жанна, двое сыновей — Артём и Кирилл, и скоро должна была родиться долгожданная дочь. Именно звонок жены вырвал его из раздумий.
— Паш… — тревожно сказала Жанна. — Из школы звонили. Артём опять подрался.
— Дорогая, не знаю, смогу ли… — вздохнул он. — У меня важные переговоры с поставщиком. Без этого контракта можем потерять миллионы.
— Но мне тяжело одной… — прошептала она. — Я беременна, устала. Не хочу туда одна.
— Не ходи, — сразу сказал он. — Обещаю, выкрою время. А Артём… получит нагоняй, если не начнёт себя вести.
— Ты никогда не бываешь дома, — грустно сказала она. — Приходишь, когда дети уже спят, уходишь — когда они ещё в кровати. Я волнуюсь. Ты совсем не отдыхаешь.
— Работа, — ответил он, чувствуя укол вины. — Но всё ради семьи. Ради тебя, ради детей, ради нашей малышки, которая скоро появится.
— Прости… — шёпотом сказала она. — Просто ты мне нужен.
Весь день Павел провёл в офисе, затем задержался допоздна. Когда вернулся, дети уже спали, а жена сидела в гостиной, ожидая его. Она извинилась за свои слова, но он лишь покачал головой.
— Ты права, — тихо сказал он. — Я слишком много работаю.
Она предложила разогреть ужин, но Павел отказался.
— Я поел в офисе. Принёс пирожки с курагой, из того ларька. Отличные. И хлеб с орехами…
— Хлеб не понравился, — заметила Жанна. — Дети даже не доели.
Павел задумался. В памяти всплыл образ той старушки. В ней было что-то… что-то очень знакомое. Не только лицо, но и осанка, взгляд, брошь… И вдруг, словно вспышка, память вернулась.
— Неужели… она? — прошептал он. — Тамара Васильевна?!
Сердце сжалось. Он вспомнил всё. Школу, класс, её строгие, но добрые глаза. Вспомнил, как она учила его математике, терпеливо объясняя каждую задачу. Вспомнил, как он, мальчишка из бедной семьи, жил с бабушкой в маленькой квартире, где порой не было даже
