Подарок от дочери: молчаливый спутник старости
Людмила Петровна с утра крутилась на кухне, как белка в колесе: крошила салаты, варила борщ, засовывала в духовку курицу с картошкой, начищенную до блеска вазу для цветов переставляла с места на место. Дважды сбегала в магазин — вернулась с «Праге» и пакетами, набитыми до отказа, а у подъезда наткнулась на соседку.
— Что, празднуешь что-то, Людка? — удивилась Зинаида Семёновна, вечная завсегдатайка лавочки у парадной.
— Как же не праздновать! Танюша моя приезжает, доченька! — сияя, ответила Людмила Петровна и, кряхтя, потащила пакеты на пятый этаж.
— Ну да, ну да… — процедила Зинаида, оставаясь на лавке. — Всё дрожишь над своей Танькой. А она даже позвонить матери не удосуживается… Эх!
Подруга давно ворчала, что Людмила слишком уж носит свою взрослую дочь на руках. Та забывала звонить по месяцу, а мать всё высматривала её в окно.
— Да брось ты, Людок. Ты ж себя изводишь. Нынче старики — всем обуза. Надо было её в ежовых рукавицах держать, а не пироги печь.
Но для Людмилы Петровны это было не так просто. Сердце — не выключатель. Таня — единственная, ради кого она просыпалась по утрам, хоть и знала: ответной любви с каждым годом всё меньше.
Когда Татьяна наконец позвонила и сухо бросила: «Заеду вечером», — у старушки сердце забилось, как отбойный молоток. Она носилась по квартире, перестилала постель, дополняла стол новыми блюдами… И вот — звонок в дверь.
На пороге стояла её взрослая дочь: высокая, строгая, в тёмных очках, с крохотной собачкой на поводке.
— Привет, мам, — равнодушно сказала Таня.
— Доченька, заходи, умывайся, я всё приготовила!
Людмила Петровна засуетилась на кухне, выставляя тарелки и салатники. Таня молча прошла за ней, осматривая квартиру с безразличным видом.
— Садись, кушай, вот твой любимый «Наполеон»!
— Мам, я ненадолго. Уезжаю в другой город. Надолго. Билеты дорогие, ездить неудобно, так что вряд ли увидимся лет пять. А это — Лада. Бывший подарил, зачем — сама не пойму. Тащить её с собой — морока. А ты всё равно одна, пусть живёт у тебя. Ей два года. Не переживай, лаять не любит.
Людмила Петровна окаменела. Торт, котлеты, чистое бельё, молоко, варенье — всё это вдруг стало ненужным. Она смотрела на дочь, которая даже очки не сняла.
— Ладно… — прошептала она.
— Спасибо, мам. Люблю. — Таня чмокнула её в щёку, сунула поводок и скрылась за дверью.
Через несколько минут Людмила Петровна стояла в коридоре с собачкой на руках. Она никогда не любила зверей. С её больной спиной, мизерной пенсией и вечной усталостью — что ей теперь делать с этим псом?
— Пойдём, Ладушка, к Зинке… Может, возьмёт…
Но едва соседка открыла дверь, как всплеснула руками:
— Ты совсем рехнулась, Людок? Мне ещё собаку твою кормить! Мебель испортит, блох натащит!
— Да какие блохи… Танькина же, она чистюля… Ну пожалуйста, Зин, у тебя хоть деревня была, ты с животными умеешь…
— А у тебя — голова на плечах! Я тебе говорила: не лезь к ней с любовью. А теперь что? Получила «подарок». Сдай куда-нибудь — и делу конец.
Собака молча смотрела на старушку тёмными глазами. В них читалось всё: и страх, и покорность, и… что-то очень знакомое.
— Похоже, мы с тобой одной крови, — вздохнула Людмила Петровна. — Тоже никому не нужны.
— Делай что хочешь, — буркнула Зинаида. — Но без меня.
Так начались нелёгкие будни. Лада требовала выгула по пять раз в день. Спина гудела, ноги отказывали. Но пёс будто понимал — терпел, не скулил, не лаял. В дождь — сидел у порога. В жару — лежал под кроватью. И постепенно Людмила Петровна стала чувствовать… что не так одинока.
Даже когда Зинаида перестала с ней разговаривать. Дружбе конец, зато в доме появилось живое существо.
Прошёл год. Последний год жизни Людмилы Петровны. Сердце не выдержало. Соседи нашли её на кухне, а собака всё это время сидела у двери, не ела, не пила.
Через неделю в квартиру без предупреждения зашла Таня.
— Фу, как тут воняет… — сморщилась она. Лада зарычала.
— Цыц! Твоей хозяйки больше нет. Придётся тебя забрать. Продам квартиру — ты здесь лишняя.
На кладбище Таня подошла к свежей могиле.
— Спасибо за квартиру и за сбережения. И твою собаку тут оставлю.
Бросив поводок, она ушла.
Пёс подошёл к холмику, обнюхал землю и лёг рядом. Он знал — это его дом.
Прошло два дня. Лада не ушла. Не ела. Не вставала.
На третий день появилась Зинаида Семёновна. С гвоздиками.
— Вот ты где, бедолага… — сказала она, заметив собаку. — Ну что ж, Петровна… Всё дочке отдала. А в итоге… только пёс тебя и дождался.
Она присела, погладила жёсткую шерсть.
— Ладно. Пошли, заберу тебя. Не могу же я оставить. Если Людка смогла — и я справлюсь. Главное — оставаться человеком.
С этими словами она взяла Ладу на руки. Из-за туч выглянуло солнце. Впервые за эту долгую неделю.
