– Опять этот дурацкий грохот! – взорвалась Гликерия Семёновна, колотя кулаком по батарее. – Полночь, а у них наверху, будто тракторные гонки устроили!
– Мам, уймись, – вздохнула дочь Варвара, не отрываясь от телефона. – Завтра поговоришь.
– Да сколько можно говорить! Месяц терплю эту… эту… – она замахнулась руками, ловя подходящее слово. – Непутёвую шпану!
– Мам, тише. Разбудишь Пашку.
– А пусть просыпается! Знать будет, в какой берлоге живём! – Гликерия Семёновна рванула створку окна. – Эй, там, наверху! Угомонились бы!
Из окна этажом выше высунулась растрёпанная голова парнишки.
– Бабуня, сама не ори! Сонные все!
– Какая я тебе бабуня, хамло! – взвилась Гликерия Семёновна. – Участкового сейчас вызову!
– Да вызывай! – гаркнул парень и хлопнул окном.
Грохот усилился.
Гликерия Семёновна рухнула на диван, хватаясь за сердце. Ладони тряслись, дышать невмоготу. Варвара наконец оторвалась от экрана, глянув на мать.
– Мам, как ты? Таблетки дать?
– Валокордин подай, – прохрипела Гликерия Семёновна.
Варвара принесла капли и воду. Мать проглотила и откинулась на подушки.
– Не выношу больше, Варенька. Совсем измучилась. Раньше люди приличные жили. Тишь да гладь. А теперь…
Она ткнула пальцем в потолок, с которого сыпалась дробь барабанов.
– Когда они заселились? – выдохнула Варвара.
– Месяц назад. С виду парочка интеллигентная, вежливая. В лифте здоровались, улыбались. Ан нет…
Гликерия Семёновна замолчала. Наверху грохнуло, потом заголосил смех и крики.
– Точняк, наркососы, – проворчала она. – Честные люди давно сопят.
Варвара потянулась, зевнула.
– Мам, я домой. Поздновато.
– Не бросай меня с этими… сумасшедшими!
– Мам, ну что мне сделать? Завтра на службу, Паше в гимназию. Разбирайся с соседями сама.
Варвара собралась и скрылась. Гликерия Семёновна осталась одна в квартире, где каждый стук сверху отзывался болью в душе.
Она выудила из тумбочки телефонник, отыскала участкового. Не берут. Попыталась дозвониться в дежурку.
– Слушаю, – отозвался усталый голос.
– Здравствуйте, Гликерия Семёновна Голубева с улицы Плющихи. У нас соседи вовсю орут музыку, покоя не дают.
– Который час?
– Час ночи!
– Понял. Зафиксирую. Наш подъедет, по возможности.
– Когда это случится?
– Не ведаю. Народу тьма.
Гликерия Семёновна бросила трубку, сжав кулаки. «По возможности». А когда возможность выпадет? Завтра? Через месяц?
Она выглянула на улицу. Пусто, тихо, фонари светят. А в её квартире – кромешный ад. Музыка вопит, сверху топают, кричат. И всем наплевать.
Вспомнила прошлое. Тридцать лет здесь. Застала разных жильцов, рожали детей, росли. Все друг друга знали, уважали. После десяти – тишина как в гробу.
А теперь вот. Шпана молодая накатила, вишь, им всё с рук сходит. Бабки у мамаш, квартиры покупают, а воспитание хромает.
Сверху рванул новый трек. Гликерия Семёновна узнала – современное нытьё с воем гитар. Стены ходуном ходили от баса.
Не выдержала, снова подскочила к окну.
– Вырубите музыку! – заорала она что есть мочи. – Народ спит!
Ответа нуль. Рёв не утих.
Гликерия Семёновна накинула халат и выскочила в подъезд. Поднялась этажом и позвонила. Долго стучали изнутри, потом шарканье ног.
– Кто там? – прозвучал мужской голос.
– Соседка снизу. Отворяйте, будьте любезны.
Дверь приоткрылась на цепочку. В щёлке блеснул глаз парниши.
– Чего надо?
– Юноша, убавьте звук! Часы-то ночные!
– А что? Помеха?
– Весьма! Как уснуть при таком гвалте?
Парень фыркнул и уже закрывал дверь, но Гликерия Семёновна успела сунуть босую ногу в проём.
– Погодите! Разговор не кончен!
– Бабуня, не кати бочку. Мы никому не мешаем.
– Как не мешаете? Весь панельный дом дрожит!
– Не наша головная боль. В своей берлоге имеем право.
Щёлкнул замок. Гликерия Семёновна постояла на площадке, потом плетью спустилась.
Дома стало невыносимее. Музыка лу
Молоток же, хоть и мирно лежал теперь под тарелкой с недоеденным пирожком, а не грозил батарее, суровый инструмент примирения, время от времени дружелюбно позвякивал ситечком для чая, находясь под тарелкой с недоеденным пирожком, когда Лена приходила на чай, тихо напоминая всем, что Валентина Петровна, хоть и смягчилась, своего слова не забывала и о дисциплине не забывала.