Двадцать лет боли и разочарования: как бывшая семья мужа превратила мою жизнь в ад
Когда я в последний раз закрыла дверь своей московской квартиры, мне казалось, что начинаю новую, прекрасную главу жизни. Я летела не просто в другой город, а в Петербург — чтобы стать женой. Не просто замуж выйти, а стать супругой уважаемого человека — еврея, разведённого, интеллигентного, зрелого, который ради меня оставил свою прошлую семью. Свадьба в Исаакиевском соборе казалась началом сказки. Зависть подруг, восхищение знакомых, светские приемы, фуршеты, фотографии в журналах — казалось, что судьба наконец-то даровала мне то, о чём мечтает каждая женщина. Только я и представить не могла, что всё это станет блестящей обложкой, под которой скрываются многие годы боли, предательства и одиночества.
Самуил был старше меня на четверть века. Детей у нас не было — мне было около сорока, а он уже начал сдавать по здоровью. Его взрослые дочери, ровесницы мне, Анна и Марина, изначально приняли меня с презрением и холодностью. В моих глазах они были наглыми, избалованными, готовыми брать что хотят. Они приходили в наш дом, уносили картины, сервизы, статуэтки. И ни разу не спрашивали разрешения. Самуил молчал. Молча позволял обворовывать нас — его новую жену и наш дом. Он жил со мной, но продолжал платить алименты своей бывшей жене. Всё это было прописано в брачном контракте. Пока мы скромно снимали квартиру, его бывшая жена наслаждалась семейным особняком и ежемесячными выплатами с его пенсии. Я варила ему супы, была рядом, когда он не мог подняться с кровати, а деньги уходили в прошлое.
Когда он заболел, вся наша роскошная жизнь закончилась. Не было больше ни берегов моря, ни путешествий — были лекарства, капельницы и унижение. А после его смерти? Его дочери нагрянули в наш дом и забрали всё, что считали «семейным». Взломали дверцы шкафа, унесли кресло, даже чайник. Я молчала. У меня не было сил бороться. Всё, что мне осталось — еврейская фамилия и маленькая квартира в Чертаново, в Москве, сдаваемая в аренду. Только эти деньги и позволяют мне выживать, потому что в Петербурге — я всего лишь одна из нуждающихся, живущая в муниципальной квартире. Местные соцслужбы постоянно проверяют, не лгу ли я, не зарабатываю ли тайно где-то. Живу как под увеличительным стеклом, среди чужих людей, в холоде и на чужом языке.
А когда приезжаю в Москву, в свою маленькую квартирку, соседи смотрят на меня как на «петербурженку», с лёгкой завистью. Никто не знает, что я приезжаю не отдыхать, а дышать. Здесь, в своём углу, я чувствую себя живой. Здесь меня не упрекают, не обворовывают, не следят за каждым шагом. Здесь — моя тишина. И как бы ни звонили мне подруги, завидуя моему «петербургскому счастью», я знаю, как выглядит Петербург на самом деле — не город любви, а город одиночества.
У меня нет детей. Нет родных. Только знакомые, которые приезжают в гости — переночевать и воспользоваться бесплатной «европейской» крышей. Потом исчезают. Остаётся скайп, разговоры по домашнему телефону и пустота. Я живу на грани — между двумя городами, двумя жизнями, двумя мирами. Порой хочется всё бросить и вернуться навсегда. Но куда? К кому? Всё уже прожито, потеряно, предано. Осталось только одно — терпение.
Может, судьба всё же будет ко мне милостива. Может, хоть на старости лет я поживу так, как мечтала. Пока — я просто держусь. Сцепив зубы. Как Гаврош. В Петербурге.
