Прошло два года. Моя дочь ни разу не позвонила, не написала ни строчки. Будто стерла меня из жизни, а мне вот-вот стукнет семьдесят.
Соседка моя, Галина Семёновна, на днях спустила 68-ю весну. Живёт одна, и я иногда заглядываю к ней — пирожком угостить, чаю с вареньем предложить, чтобы душа не ныла. Женщина она душевная, с мягким юморком, любит вспоминать, как по Сочи гуляла, по Крыму колесила. Но про семью — ни слова. Лишь раз, под Новый год, прорвало её.
Пришёл я тогда к ней, а она — не та: глаза потухшие, улыбка натянутая. Принёс баночку мёда да пару пряников, думал, развею хоть немного тоску. Сидим, молчим. Вдруг она чашку на блюдце поставила и тихо:
— Два года… Ни звонка, ни письмеца… Сама звонила — номер не существует. Видно, сменила. Где теперь, с кем — не ведаю…
Голос её дрожал, будто последний лист на ноябрьском ветру. Вздохнула тяжело и начала рассказ.
Когда-то жили мы счастливо. С Левой познакомились моложе двадцати пяти. Детей не торопились — путешествовали, деньги копили. Он в конторе солидной работал, брал меня в командировки. Трудились много, но и жили на всю катушку.
Накопили на трёшку в приличном районе. Лёва сам ремонт делал — каждую розетку выверял, каждый плинтус. Этот дом был нашим гнёздышком, воплощением всех надежд.
А потом появилась Оленька. Лёва души в ней не чаял — на руках носил, в цирк водил, сказки на ночь читал. Казалось, вот оно счастье.
Но недолгим оказалось. Десять лет назад Лёва умер — рак. Все сбережения на лечение ушли, а его не спасли. И будто само солнце из дома ушло вместе с ним.
После отца Оля изменилась. Отстранилась, всё реже дома ночевала, потом вовсе сняла квартиру. Не держал я её — понимал, что взрослая. Виделись редко, но общались. До того дня.
Два года назад пришла с просьбой: взять ипотеку, продать нашу квартиру, мне однокомнатную купить, а разницу на первый взнос пустить.
Отказал. Не от жадности. Просто… эти стены — последнее, что связывает меня с Лёвой. Здесь каждый уголок о нём напоминает: полки, которые он мастерил, обои, что вместе клеили.
Попытался объяснить. Она не стала слушать.
— Папа всё для меня строил! — закричала. — А ты тут, как сторож на могилах!
Хлопнула дверью. И с тех пор — ни слова.
Недавно узнал от знакомой: сама ипотеку взяла, на двух работах вкалывает, в съёмной клетушке живёт. Ни семьи, ни детей — только труд да сон.
Звонил — номер недействующий. Знакомая говорила, видела её — худая, уставшая. Но никого к себе не подпускает.
Не знаю, как достучаться. Как извиниться, если даже не понимаю, в чём виноват. Скоро семьдесят, а сердце ноет.
Сижу вечерами у окна, вглядываюсь в темноту — а может, услышу звонок. Может, скажет: «Па, прости…» Но знаю — пустые мечты.
Думаю часто: правильно ли поступил? Отдать ли всё ради её будущего? Или память святее?
Ответа нет.
Только тишина да фото Лёвы на стене. Смотрит с него, будто спрашивает: «Ну как же так вышло?..»
А я… я не знаю. *
