Два букета для мамы
Самым любимым местом маленького Богдана Иванова в квартире была старинная шкафкомод. Огромный тёмнокоричневый мебельный монстр, стоявший в углу их комнаты с родителями. Дверцы, тяжёлые для крошечных пальчиков Богдана, скрипели и стонали при каждом открытии. Малыш набил их простыми игрушками плюшевым медвежонком с оторванным ухом, клоуном в яркосинем и красном колпаке, который мама подарила ему на Новый год, и конём. Дада, именно конём.
Конь когдато был чёрным, с роскошной гривой цвета ворониных крыльев. Со временем пластик посерел, потускнел от солнца, но грива почти целая. Богдан поливал своего коня травой и даже разговаривал с ним, будто с настоящим скакуном.
Шкаф был для мальчика тайным миром, его собственной Нарнией, где происходили настоящие чудеса: клоун становился рыцарем, мчавшимся на надёжном коне и защищающим прекрасную принцессу от злого медведя. Что же дальше, мальчик пока не придумал, а в самые захватывающие моменты его начинала искать бабушка.
Бабушку Богдан боялся, как огня в печке. У неё всегда были грязные, будто только что копались в огороде, руки. Лицо покрывали морщины, словно отмётённый пол в поле. Голос резкий и громкий, как лай их собаки Шарика, который почти весь год живёт в будке и, вероятно, простудился, поэтому лаял хрипло.
Собаке Шарику было особенно жалко зимой, когда лютый февральский ветер чутьчуть не сдул ставни, а метель почти полностью покрыла будку. Однажды в особенно холодную ночь малыш тихонько выскочил из дома в своей фланелевой пижаме с медвежатами и в носках, пробираясь сквозь сугробы, чтобы спасти Шарика. На полпути его догнали мамин возглас и бабушкин крик. Мама стояла в дверь в накинутом на плечи плаще, вглядываясь в темноту, и крикнула:
Сынок, Богдан, где ты?
Позади неё прозвучала бабушка:
Вернись, сыночек! Куда ты лез, глупец! Всё изза твоего «западного» папы, того же, кто всё время «на работу» убегает!
«Западный папа», как всегда, был в разъездах у него «важная работа». Малый не совсем понимал, кто такой «далёкобой», но, видимо, он важнее, чем он сам, потому что папа приезжал редко, хлопал сына по спине, спрашивал «как дела» и сразу отправлялся спать.
Бабушка называла его «дальнобабушка», а мама, закрывая глаза, успокаивала:
Ничего, сынок, справимся! Ты моё счастье, уже большой парень. Смотри, что я тебе дам папин часы. Как у взрослых. Папа вернётся, когда маленькая и большая стрелка встретятся внизу, а в окошке даты будет стоять 12. Запомни, не потеряй.
Богдан гордился тем, что у него теперь «папины часы», как у настоящего мужчины. Но всё же ему было неловко смотреть, как его друг Фёдор Петрович весело подпрыгивает рядом с отцом в воскресное утро, держа удочки: у папы большой спиннинг, у Фёдора маленькая удочка и ведёрко, в которое никогда не попадает рыба.
Даже шестьлетняя Глафира, которую мальчик, честно говоря, считал «не слишком сообразительной», потому что она ещё не умеет читать, в отличие от него, уже в пятилетнем возрасте уверенно произносила надписи «Аптека» и «Оптика» (хотя и не совсем понимал разницу). По воскресеньям Глафира гордо садилась в белый «Нива» своего отца и ехала с ним на базар.
Богдан мечтал, что однажды папа посадит его рядом в свой огромный фургон, где он работает, и они поедут вместе по мужским делам. Но в те редкие дни, когда папа был дома, ему было не до него: они с мамой ссорились, мама плакала, бабушка подёргивала, папа громко стучал дверью и выходил наружу курить. Малый прятался в любимом шкафу и плакал, прижимая к себе верного медвежонка. Настоящие мужчины, конечно, не плачут, но ни медвежонок, ни клоун никому об этом не скажут их тайна останется между ними.
В тот же день был мамин День рождения. Богдан мчался домой из двора, когда вдруг остановился. На тротуаре напротив он увидел папу, держащего за локоть молодую девушку в красном платье. Она смеялась, а в его руках блестел большой букет роз такой огромный и красивый, что у мальчика захватило дыхание.
Для мамы! пронеслось в голове. Сегодня же мамин праздник! Точно для неё! и сердце его затрепетало от радости.
Вечером мама с бабушкой накрыли праздничный стол: ароматный пареный картофель только что из духовки, прозрачный холодец в стаканчиках, хрустящие маринованные огурцы из погреба и огромный торт, украшенный розами из крема. Правда, одной розы на торте не хватило Богдан не удержался и украл её заранее. Когда гости уже заняли места, вернулся папа, неся другой букет скромные белые хризантемы, завернутые в серый бумажный пакет. Мама засияла, обняла его за шею и, словно девчонка, смеялась от счастья.
Богдан проглотил воздух, уже готовясь спросить, где же первые цветы, куда они делись. Но глянул на маму она была великолепна в новеньком розовом платье, которое ей шёл, щеки покраснели от радости или от танцев, и он промолчал.
Позже он сидел в тёмном шкафу среди медвежонка и клоуна, вращая на запястье папины часы. Когдато они были важными, взрослыми, волшебными. Стрелки стояли, как безжизненные. Он несколько раз попытался их завести, но всё было напрасно. Слёзы подступили к глазам, но в этот раз он их не пустил. Вдруг понял: плакать зря. Он уже не тот ребёнок, который сидит и ждёт папу с дороги.
Богдан положил часы на полку между медвежонком и клоуном и тихо закрыл дверцу шкафа. Теперь в его Нарнии больше не было чудес.
В комнате мама наполовину пела, распаковывая подарки. Богдан подошёл, обнял её за талию и почувствовал, как она слегка дрогнула.
Я с тобой, мамочка, прошептал он тихо, но уверенно. Я всегда с тобой.
