Мы с сестрой не разговаривали больше двадцати лет. Теперь же она просит у меня приюта… А я в смятении.
Меня зовут Ярослава. Мне сорок, у меня семья — двое сыновей, муж Степан, уютная квартира в Нижнем Новгороде и дача под Суздалем, куда мы выезжаем каждое лето. Жизнь, казалось бы, наладилась. Но сейчас передо мной выбор, который не даёт покоя. Ведь он касается сестры — женщины, от которой меня отделяют не километры, а годы молчания, обид и ледяного безразличия.
Когда мне было пять, умер отец. Через десять лет рак забрал и мать. Я осталась одна. Моя старшая сестра, Аглая, к тому времени была взрослой — ей шёл двадцать третий. Перед смертью мать умоляла её не оставлять меня. Аглая оформила опекунство, и мы остались вдвоём в родительском доме. Только домом это назвать было трудно…
Я металась, как зверёк в клетке — злая, колючая, потерянная. А Аглая была холодной, как январский ветер. Ни объятий, ни тёплых слов. Она не кричала — просто смотрела сквозь меня. Я зарывалась в подушку по ночам, мечтая только об одном — сбежать из этого дома, где даже воздух казался тяжёлым.
В семнадцать я влюбилась. Привела парня домой. Но муж Аглаи — к тому времени она была замужем за Артёмом — грубо вытолкал его за дверь. А потом сестра равнодушно бросила: «Не нравится — уходи». Я собрала вещи и ушла. Никто не остановил. Не позвонил. Не спросил, жива ли.
С Тимуром мы прожили недолго — он оказался пустышкой. Ютились в его углу в коммуналке, считали копейки. Потом расстались. Возвращаться к сестре я не стала. У неё тогда росла дочь, да и мне там больше не было места.
Я уехала во Владимир, устроилась в ларёк, ночевала в каморке за прилавком. Было страшно, голодно, но я цеплялась за жизнь. Потом встретила Степана. Тихий, крепкий, как дуб. Женились. Родились сыновья. Взяли квартиру в ипотеку, потом купили старенькую «Ладу», а затем и дачу — крохотный домик в лесу под Суздалем.
Сестра? Годами — ни слуху ни духу. Лишь обрывки слухов: у них с Артёмом всё гладко, он открыл дело, купили огромную квартиру в центре. Потом вдруг — крах. Артём запил, Аглая подала на развод, квартиру продали, деньги поделили. Она с дочкой перебралась в хрущёвку на окраине.
Я не лезла. У каждого своя дорога. Но полгода назад знакомая шепнула: дочь Аглаи вышла замуж. И… выгнала мать. Выкинула, как старый чемодан.
И понеслось. Звонки. Смс. Письма. Аглая. Сестра, с которой я не обмолвилась и словом за двадцать лет. «Прости…», «Я больна…», «Мне некуда…», «Дай пожить на даче…». Читаю и не понимаю, что во мне: жалость? Гнев? Или просто пустота?
Муж говорит: «Пусть живёт. Всё равно зимой дача пустует. Всё-таки родная кровь». Я молчу. Вспоминаю себя — семнадцатилетнюю, с чемоданом на пороге дома, где меня уже никто не ждал.
Я простила. Без злости. Но пустить обратно — значит впустить того, кто когда-то стёр меня из своей жизни. А если она снова исчезнет? Я не хочу нести чужую судьбу. Но и оставить на улице не могу.
Стою на распутье. И от этой нерешиности сердце ноет сильнее, чем от любой обиды.
