Мы с Катей сидели на кухне, прижавшись друг к другу, и молчали. Слёзы катились по щекам, и остановить их не получалось. Остались вдвоём — мать и дочь, брошенные почти в один день. Только меня покинул муж, а Катю — её парень. Разница лишь в том, что ей всего двадцать, а мне сорок два. Но боль — одна и та же. И обида — тоже.
Никто не решился сказать нам правду лично. Катя получила сухое сообщение во «ВКонтакте»: «Прости, у меня другая. Не пиши». Мне же пришла СМС: «Давай разведёмся. Я встретил другую». И это после двадцати двух лет брака. После общего быта, праздников, поездок на дачу, после того как я растила дочь, готовила ему, прощала скандалы, терпела вечные командировки. А в итоге — лишь пара строчек на экране.
Через три часа он приехал, будто за документами. Без слов, без стыда. Быстро собрал вещи. Даже не взглянул в мою сторону. Только Катя вышла из комнаты и смотрела на него, как на чужого. Он промолчал. Развернулся и ушёл. Дверь захлопнулась.
Днями раньше исчез и её парень. Без объяснений. Пока мы были в «Пятёрочке», он собрал свои вещи и скрылся. В квартире повисла тяжёлая тишина. Мы рыдали. Потом наступило оцепенение. А затем пришла злость.
— Мам, давай поменяем замок? — вдруг предложила Катя.
Я согласилась. Мы поменяли. И не только замок. Собрали всё, что напоминало о них: одежду, книги, фотографии. Упаковали в чёрные пакеты. Выбросили. Оставили только нужное. Его инструменты продали на «Авито». Лишнюю посуду отдали соседке — на двоих столько не нужно. Починили текущий кран, сделали генеральную уборку, купили герань на подоконник. Стали жить вдвоём. Без мужчин. Без криков. Без вечного недовольства.
— Мама, может, возьмём кота? — спросила Катя как-то вечером.
— А как же аллергия отца?
— Ну и хорошо, что он съехал.
И мы взяли котёнка. Рыжего. Наглого. С глазами, как у черта. Он стал нашей отрадой.
Я подала на развод. Бывший согласился выписаться из квартиры, лишь бы не делить машину. Через неделю он уже выкладывал в «Инстаграм» фото с новой пассией — девицей, которая годится ему в дочери. На год старше Кати.
И знаете, я не сломалась. Не опустила руки. Записалась в фитнес-клуб. Перекрасила волосы. Взяла подработку. Начальник хвалил за инициативу. Катя снова стала смеяться. Через полгода впервые сходила на свидание после расставания. Мы жили. Дышали. Начали всё заново.
И всё было бы хорошо, если бы однажды вечером он не вернулся. Не постучал. Не встал на пороге с потрёпанным чемоданом и виноватым взглядом.
— Она меня кинула, — пробормотал он. — Я хочу вернуться.
— Нам некуда тебя возвращать, — спокойно ответила я, не пуская его за порог.
Катя подошла и встала рядом.
— Мам, не пускай. Пожалуйста.
И я не пустила. Закрыла дверь. А он стоял за ней и твердил:
— Это всё ты виновата. Ты отдалилась. Ты стала чёрствой. Ты…
А я думала: после двадцати двух лет брака ты даже в глаза не посмел сказать, что уходишь. Просто отправил СМС. А теперь ещё и меня обвиняешь?
А вокруг все ждали, что я сдамся.
— Одна не потянешь, — вздыхала мама.
— Не упусти свой шанс, — уговаривала свекровь.
— В твои годы новых не найдёшь, — шептала сестра.
Даже на работе коллеги качали головами:
— Ну он же вернулся. Ну ошибся. Можно простить…
Нет. Я не простила. И не прощу.
Потому что есть вещи, которые прощать нельзя. Не из-за злопамятности. А из-за самоуважения. Потому что я — не вещь, которую можно выбросить, а потом передумать. Не старый халат. Не запасной аэродром.
— Ты готова вычеркнуть двадцать два года из-за одной ошибки? — спросил он позже, когда попытался позвонить.
— Я готова вычеркнуть их из-за твоего малодушия, — ответила я. — Ты мог уйти по-мужски. А ты сбежал, как трус. И вернулся только потому, что там не сложилось. Это не любовь. Это страх одиночества.
Теперь я знаю: никакой бывший не определяет твою ценность. И никакие прошлые годы не стоят новой боли.
А мы с Катей — живём. В тишине. В спокойствии. С котом. И с новым замком на двери.
