Декабрь 12, Москва
Всё началось с юности, когда я, Александр Петров, связал свою жизнь с первой любовью — Татьяной. Это была безумная любовь, как в кино: страсть, слёзы, ночные прогулки по набережной — и вот мы уже в загсе. Потом начались будни: работа на заводе, ипотека, пелёнки. Родились двое — Алёшка и Маруся. Жили как все: ссорились из-за денег, мирились под Новый год, копили на дачу под Рязанью. Мне казалось — так и будет до пенсии: однообразие, но своё, родное.
А потом, уже к сорока, в наш отдел пришла Светлана. Словно луч света в сером офисе — молодая, с волосами, как пшеничное поле, и смехом, от которого щемило в груди. Я ловил себя на том, что жду её утреннего кофе, искал повод зайти в бухгалтерию. В мои-то годы! Но она отвечала — шутками, лёгким прикосновением руки, взглядом, от которого холодела спина. Мы начали встречаться после корпоратива. Одна ночь в гостинице у метро — и понеслось.
Со Светкой я чувствовал себя двадцатилетним: катались на лодке в Царицыно, целовались в лифтах, как студенты. Я врал Тане, что задерживаюсь на работе, а сам нёсся к Свете, будто мальчишка на первое свидание. Она знала про семью, но говорила: «Мне хватит и кусочка тебя». Я верил, что смогу балансировать вечно.
Потом Света забеременела. Когда родился Ваня, я плакал, держа его на руках. Казалось, жизнь началась заново. Но вскоре Света стала другой. «Ты что, на колбасу в „Пятёрочке“ нам зарабатываешь? — шипела она. — Мой сын достойного папу заслужил!» Я приносил ей половину зарплаты, но ей всегда было мало. Дома — та же песня: Таня рыдала над квитанциями. «Где деньги, Саша? Опять премию „съели“?»
Теперь я как загнанный зверь: в одной квартире — упрёки, в другой — слёзы. Таня — моя история, мой якорь. С ней я прошёл путь от общежития до этой ипотечной коробки. Но Света — мой воздух, без неё я задыхаюсь. А что важнее — якорь или кислород?
Вывод: если сел играть в две игры — проиграешь в обеих. Хуже всего, что страдают четверо: две женщины и двое детей, которые не виноваты, что их папа — слабый дурак.
