Автобус высадил Аглаю Никольскую у забора дома сопровождаемого проживания ровно в восемь двадцать. Холодное сентябрьское утро щипало щеки, а по клумбе у входа шуршали сухие кленовые листья. «Первый рабочий день, сорок шестой год жизни справлюсь», подумала она, держась за плечо сумки с чистой сменной обувью и пустым термосом.
Заведующая, Зоя Петровна, встретила её в вестибюле корпуса, наполненного ароматом каши. За круглыми очками блеснули внимательные глаза.
Проходите, сейчас покажу пост, сказала она.
В коридоре тихо гудел телевизор, из столовой доносились звуки посуды. У стены, облокотившись на ходунки, дремал худой старик. Аглая заметила, что персонал разговаривает лишь шепотом: здесь, кажется, стараются не тревожить хрупкий покой жильцов.
Ей выдали свободный шкафчик, халат и тонкий бейдж: «Социальный работник. Аглая Н.»; она сняла головной убор, причёска выглядела смятой, а попытки разгладить пряди оказались безуспешными. В бухгалтерии прежнего места, закрытого летом изза сокращения, всё пахло бумагой, а не антисептиками. Но к смене профессии её подтолкнуло не только безработное лето: после смерти отца она захотела делать чтото ощутимое руками, помогать тем, кому действительно некому.
Первой задачей стало раздача подопечным вязаных пледов. Она прошла палату с шестью койками: Елена Григорьевна складывала шапочки для внуков, но вязала, не поднимая глаз; Аркадий Николаевич пытался разглядеть газету, приближая к носу линзу; Валентина Сергеевна сидела у окна, будто слушая собственную тишину. Каждый был окружён вещами, но выглядел одиноким. Аглая ощутила лёгкое покалывание под грудью предчувствие чужой слезы, которую не знаешь, как вытереть.
Во время обеденного перерыва она вышла во двор, нашла сеть и позвонила маме. Тамаре Васильевне семьдесят два, она живёт в той же части Москвы, но доехать две пересадки.
Всё в порядке, сказала мать, только конфорка опять «стрелит», приедешь посмотрим. Аглая пообещала заехать в субботу, услышала короткое «не забудь». Образ маминой хмурой улыбки запечатлелся в голове: тонкие губы, привыкшие просить мало.
Вечером, после того как она заправила постели и подписала лист обхода, Аглая закрыла смену. На остановке уже темнело, небо надвинулись вороньи крыла. В автобусе она листала рекомендации по уходу за маломобильными пожилыми, полученные от учебного заведения. Между строк всплывала мысль: мать ждёт в пустой квартире, ставит на ночь тяжёлую сковороду на крышку заедающего газа, лишь бы не одалживать у соседей электроплитку.
Прошёл месяц. Октябрь ночами покрывал окна тонким инеем, а Аглая вникала в рутину: встречи с реабилитологом, групповые упражнения, контроль лекарств. Она придумала «Кофейные пятницы»: варила в столовой зерна в турке, рассаживала четверых желающих за складной стол, включала записи эстрады шестидесятых. Двое улыбались, один дремал, но даже дремать рядом было приятнее, чем в пустом коридоре.
В один четверг санитарка ушла на больничный, и Аглая одна отвечала за сопровождение в поликлинику. Лидию Павловну пришлось оставить ждать очереди, когда Зоя Петровна вызвала её наверх заполнить срочную форму для проверяющих из соцзащиты. Лидия тихо вздохнула:
Ничего, девочка, посижу.
Но Аглая видела, как дрожат пальцы женщины над сумочкой: полчаса на ногах испытание для распухших суставов.
Вечером мать позвонила первой. Закончились таблетки от давления, а сегодня голова болит, сухо сказала она. Аглая прижала телефон к щеке, одновременно протирая яблочный лукошко в холодильнике учреждения, где повар просил помочь. Я завтра куплю, тихо ответила она, добавив: Прости, сегодня не успела. На том конце повисла пауза, заполненная бытовым шумом.
Следующее утро началось со срыва: автобус застрял в пробке, и Аглая опоздала пятнадцать минут. Она отпросилась у Зои Петровны, помчалась в ближайшую аптеку, простояла очередь льготников и вернула пакет лекарств. Коробочку с наклейкой «руб 200» передала маме через знакомую почтальону, потому что сама не успела добраться домой. Спустя два часа пришло СМС «получила, спасибо», но радости в этих словах не нашлось.
В тот же вечер Аркадий Николаевич не нашёл свой альбом и заплакал так беззащитно, что у Аглаи защемило в груди. Они вместе обыскивали матрас, спинку кровати, под тумбочкой, даже бельевой шкаф. Нашли лишь выцветший билет в цирк. Тогда старик рассказал, как его дочь уехала на Кра́мчатку и присылает поздравления только в праздники. Похоже, я забываю её голос, прошептал он. Аглая услышала в этой фразе свой страх: а если мама когданибудь не узнает её в трубке?
Домой она добралась поздно, поднимаясь по лестнице без ламп, в ветхих коридорах. Дверь захлопнулась, и дисплей показал пропущенный звонок мамы час назад. Она набрала, но исходящий тон гудел до сброса. Воспоминание о мрачном коридоре приюта накрыло её там хотя бы дежурная сестра появляется каждые два часа, а сейчас мама совсем одна.
В воскресенье Аглая наконец приехала к матери. В квартире пахло тушёной капустой и старым маслом, холодильник гудел громче, чем год назад. Мама сидела на табуретке, положив руку на колено, будто экономя силы.
Я сама поменяю лампу, попыталась шутить Аглая, но мать смотрела пристально:
Лампа ерунда. Ты когдато просто посидела, чай попила без оглядки на часы?
Вопрос проскользнул, как иголка, сквозь ткань оправданий.
В понедельник директор учреждения объявил: на следующей неделе аудит, каждому работнику нужен отчёт о «социальной вовлечённости населения». Зоя Петровна принесла стопку форм. Аглая взяла пачку, но перед глазами всплыл образ пустой маминой кухни. Комок в груди стал тяжелей: выбора не было работа требовала полного присутствия.
Конец октября. Дождь стучал по стеклу троллейбуса, сумрак загонял редких прохожих под козырьки подъездов. После смены, где двое жильцов поссорились изза телевизора, Аглая не поехала домой. Она вышла на остановке возле маминой пятиэтажки, купила три батарейки для фонарика и поднялась на четвёртый этаж. Дверь была не заперта, лишь на цепочке. Внутри пахло мокрыми листами: сквозняк с открытого балкона.
Мама сидела на кухне напротив погасшей плиты, согнув плечи. Одинокая свеча коптила, бросая тени на шкафы.
Пробки выбило, сказала она, не глядя, темно, греметь не стала.
Аглая сняла пальто, включила фонарик, но чёрный щиток в прихожей ощущался как немой укор.
Ты же звонила, тихо произнесла мать. Я звонила просто поговорить.
Аглая опустилась на край стула, внезапно осознав: в полумраке они обе как её подопечные, только роли поменялись.
Она взяла мамину руку холодную, совсем не тёплую, как прежде. В голове крутилась ясная мысль: нельзя вернуть прошлые вечера, как нельзя вернуть Аркадию молодёжные фотографии, но можно построить новые опоры.
Мам, я сделаю так, чтобы ты не оставалась одна, произнесла она громко, будто подписывая заявление. Это решение заставило её дрожать в животе: придётся требовать гибкий график, искать сиделку, рисковать новой работой. Возврат к прежнему бегу между двумя одиночествами уже не был вариантом.
Утром, сразу после рассвета, Аглая вновь включила фонарик лампочка в мамином коридоре зажглась, а пробки в щитке она поменяла ночью. Пахло сгоревшей изоляцией и тёплым хлебом: соседка снизу принесла буханку, услышав хлопки. Мама поставила чайник и удивлённо смотрела, как дочь возится с проводами.
Я договорюсь, чтобы к тебе приходили специалисты, повторила Аглая, выпрямляясь. На столе лежала раскрытая записная книжка с телефоном районного центра соцобслуживания.
Через час она уже объясняла в центре ситуацию. Соцработница в сиреневом свитере быстро листала программу:
Заявление можно подать дистанционно. По федеральному закону четыреста сорок два пожилых домапроживания вправе получать услуги сиделки дважды в неделю.
Аглая заполнила формы, приложила справку о доходах мамы и осторожно спросила о медицинской сестре. Организуем патронаж, согласуем график, кивнула женщина.
К дому сопровождаемого проживания Аглая подошла ближе к полудню. Вахтёрша посмотрела на часы, а Зоя Петровна встретила её в медкабинете, распределяя сменный лист.
У меня личная причина, начала она и сразу же изложила: мама ждёт помощи, без гибкого графика она сорвётся и здесь, и дома. Это не отпуск, мне нужно два вечера в неделю освобождаться раньше, готова брать утренние смены и отчёты.
Слова вырвались резче, чем хотелось.
Зоя сняла очки, протёрла стекла салфеткой.
Ты знаешь, отчётность растёт, проверка уже на носу.
Аглая готовилась к отказу, но заведующая продолжила:
Жильцы имеют право на стабильное сопровождение. Предложи чёткий план, чтобы ни один из них не остался без внимания. Тогда подпишу.
В столовой за двадцать минут она набросала «план перекрытия»: Лидию Павловну в поликлинику будет вести волонтёр из университета, дежурство в холле возьмёт санитар Гена, а «Кофейные пятницы» перенесёт на раннее утро, когда персонал свободен. Зоя просмотрела таблицу, поставила подпись и добавила:
Смотри, чтобы качество не упало. Люди здесь не графики, а жизнь.
Тем же днём Аглая вернулась в мужское крыло. Аркадий Николаевич сидел у радиоприёмника, пальцы теребили ворс одеяла.
Мы найдём альбом, прошептала она.
Она обошла прачечную, заглянула в кладовку, где хранились чужие одеяла, расспросила санитарку о прошлой смене. К вечеру, раздвинув тумбочку у стены, услышала шорох бумаги между доской и плинтусом торчал красный уголок. Альбом.
Аглая вынула его обеими руками, смахнула пыль. На обложке пожелтевшие слова «1973 лето». Аркадий прижал находку к груди, словно держал живого воробья. Он молчал, но глаза блестели, и напряжение в груди Аглаи медленно растворилось.
На общем собрании жильцов она предложила «уголок семейных историй»: каждый сможет хранить важные вещи альбом, открытки, вышивки в отдельном ящике с кодовым замком. Идею поддержали, а Гена стал делать полки из старых ящиков от овощей. В шуме молотка Аглая поймала себя на улыбке.
Ближе к семи вечера она сняла халат и успела на электричку. В квартире матери светилось окно внутри сидела седая медсестра в маске, назначенная центром соцобслуживания на три раза в неделю. Женщины обсуждали рецепт клюквенного морса. Мама недоверчиво посмотрела на гостью, но, заметив Аглаю в дверях, кивнула:
Говорят, давление помогут контролировать.
Прошла неделя. Аглая вставала в пять, успевала на раннюю развозку постояльцев к физиотерапии, а в четверг и субботу уходила в пять вечера, успевая приготовить ужин маме или просто сесть рядом с чашкой горячей воды. Режим был плотный, но впервые не казался пустой гонкой.
Однажды Зоя Петровна задержала её у поста.
Проверяющие отметили рост вовлечённости жильцов, ваши ящики с историями удались. Держи благодарность за личное дело, сказала она.
Аглая выдохнула: план работает.
День потянулся туманом, к вечеру пошёл мелкий снег. С вершины второго этажа виднелась тонкая корка льда на подтаявшем асфальте. Аглая проводила Аркадия в комнату, удостоверилась, что батарея тёплая, и попросила санитарку Ольгу зайти к нему ещё раз перед отбоем. Затем она надела плащ и вышла под фонарь.
В троллейбусе пахло тёплым воздухом и влажной шерстью. Аглая открыла телефон: сообщение от мамы «Медсестра принесла тонометр, давление 130, в норме». Короткая фраза, но за ней покой. Аглая улыбнулась и отправила голосовое, рассказав, как Аркадий наконец перелистал весь альбом и нашёл снимок цирка.
В доме пахло яблочным компотом. Старый холодильник гудел, но теперь стоял новый удлинитель: электрик из ЖЭУ, приглашённый соцработницей, заменил проводку. Аглая расставила по полкам продукты, переобулась и села за стол.
Ты сегодня не спешишь? спросила мать.
Нет, ответила она. Завтра утреннее дежурство, успею.
Они пили чай с мёдом. На подоконнике лежал фонарик уже не нужен, но привычно под рукой. Мать рассказывала, как учится записывать показатели давления в бумажный дневник, чтобы медсестра сверяла. Аглая слушала, ощущая, как исчезает тревожная дрожь в животе: баланс оказался конкретным расписанием и несколькими союзниками.
Перед уходом она поправила пальто на вешалке, а мать протянула ей маленький шерстяной шарф.
На улице порошит.
Аглая обвила шеи, почувствовала тепло ниток. В прихожей тикали старые часы единственное, что нарушало тишину. Она выключила верхний свет, оставив лампу на кухИ, обняв маму, Аглая поняла, что истинная сила в том, чтобы держать друг друга рядом, несмотря на все ветры жизни.
