Неродящая баба уже не баба, а лишь полубаба, так свекровь моя крикнула, оттого и вешаюсь, вздыхала Аграфена, горько улыбаясь.
Не слушай её, неожиданно и громко шепнула полуглухая соседка Шура, Бог знает, что замыслил. Тебе ещё рано рожать, онто всё видит заранее.
Как же, Шурочка как видит? Пять лет живём, а я всё ребёнка жажду, слёзы скользнули по щекам Аграфены.
Она редко говорила об этом вслух, почти все мысли хранила в сердце. Сейчас же вернулась в родную деревушку в десяти километрах, чтобы навестить могилу матери, и присела у старой полуглухой соседки, чтобы поговорить.
Понимаю, сказала Шура, но горе приходит не к нам, а к нам придёт. Терпи, девочка.
Вокруг выли собаки, чирикали воробьи. Деревня Борщевка Тверской области, когдато живописная, теперь склонилась к реке, как будто отдавала ей последний поклон.
Аграфена вернулась домой к мужу в село Ильинское, где ей нужно было уйти из Борщевки до рассвета. Всю жизнь она боялась ночного леса и поля детский страх, который не утихал.
Шесть лет назад её отец погиб в войне, а мать умерла в детстве. Оставшись одна, она стала дояркой в местном колхозе.
В июне, когда она познакомилась с будущим мужем, ей было семнадцать. Путь к колхозу был длинен, но она шла туда с радостью, несмотря на боль в руках от тяжёлой дойки.
Однажды утром её застал косой дождь. Небо заволокло тяжёлыми тучами, и всё вокруг казалось скошенным в одну сторону. Аграфена укрылась под навесом у леса, села на деревянный настил, собирала дождевую воду в распущенные косы.
Сквозь косые струи она разглядела бегущего к ней парня в клетчатой рубашке и штанах, застёгнутых выше колен. Он спрыгнул под навес, увидел её и сказал:
Вот подарок! Я Сава, а ты кто?
Аграфена испугалась, сердце бешено колотилось, и она отступила на край настила.
Тебя громом оглушило? шутил он. Я с МТСа, а ты?
Он продолжал шутить, но потом стал настойчивым, и Аграфена, чувствуя, как её блузка прилипает к телу, бросилась под дождём, бегая, оборачиваясь.
Позднее Сава Никифоров пришёл к ним скотником на замену. Она посмотрела на него с обидой, но он начал ухаживать, ходил за ней серьёзно.
В браке Аграфена нашла радость, хотя и не могла представить, что ждёт её в семье мужа и в чужой деревне. Свекровь оказалась строгой, но внимательной, и часто указывала ей путь.
Несмотря на трудности, она не унывала, была трудолюбивой и живой. Укоры свекрови иногда смущали, но она знала, что пришла без приданого, как сирота.
Через год и полтора беременности не наступало, и свекровь начала упрекать:
Ты, девка, не рождаешь! Что будет с нашим домом без внуков?
Аграфена плакала в плечо Савы, а он упрекал мать, которая лишь тихо вздыхала.
Но надежда не гасла. Аграфена сама ходила к фельдшеру, тайком к батюшке в соседнее село, варила отвары от бездетности.
Жизнь шла своим чередом. Дом Никифоровых был скромен, но не беден. Однажды Сава принес полмешка сырого зерна.
Ох, колечка, не надо взмолилась мать.
Всё тяжело, я не один, успокоил её Сава.
Аграфена беспокоилась за него, уговаривала не ввязываться в такие дела, но он всё равно таскал с колхоза лишнее.
Ночами Аграфена сидела без лампы, подогнув ноги, ждя мужа. Однажды, собираясь его встретить, нашла под кроватью резиновые сапоги, брезентовый плащ, вышла в ноябрьский ветер, который обжигал лицо.
Она пошла к краю села, где стоял старый овин. Дождь лил, а издалека послышался лёгкий женский смех.
Слушая, Аграфена узнала голос Савы, но потом услышала и другой голос Ефросиньи, девушки из соседнего села, с которой она работала на колхозе.
Ефросинья была когдато громкой и весёлой, мечтала уехать в город, но сейчас её радость угасла, и в деревне говорили, что она завидует замужнему мужчине.
Аграфена стояла у овина, пока не прозвучал резкий звонкий смех Ефросиньи. Она бросилась домой, споткнулась о соломенный ковёр, упала в грязи, её плащпалатка застрял в ногах.
Дома она начала стирать в бане, громко разговаривая с щенком Шариком:
Стираем эту грязь, Шарик, стираем.
Всё, что осталось в доме, её любовь и его любовь к ней, но оказалось, что их уже нет. Слушая шум дождя, она не хотела верить в измену.
Ночью к ней в баню зашёл Сава, но она ничего ему не сказала, решив ждать утра.
Утром пришли два милиционера и председатель колхоза. Мать рыдала, хватаясь за лацкан пиджака, отец молча провожал сына. Аграфена собирала мужа, поднимала с пола свекровь.
Четырнадцать человек забрали в правление, грузовик увёз их в город на суд. Аграфена повернула и увидела, как под берёзами стоит Ефросинья.
Арест потряс деревню, но люди боялись говорить об этом, закрываясь в избах. Свекровь упала в своё горе, свекр осунулся, и несколько дней Аграфена не спала.
Она не решила, что будет с Савой, осталась ни женой, ни бросенной. Страх за мужа пересиливал обиду, а развестись было невозможно.
Через несколько дней, возвращаясь с фермы с молоком, Аграфена открыла дверь и увидела Ефросинью за столом, рядом со свекром и свекровью.
Здравствуйте, прозвучало от неё.
И вам не хворать, ответила Аграфена.
Аграфена, неожиданно обратилась к ней свекровь, а ведь Катя ездит в город, к Ольге и Нине
Мать поставила ведро молока на печь, мыла руки, слушала.
Суд был, Коленьку десять лет посадили! сказала свекровь, протянув платок и заплакав.
Как так? спросила Аграфена.
Государственные преступники, ответила Ефросинья, всем по десятке.
Господи! выдохнула Аграфена.
Свекровь плакала, а Аграфена успокаивала:
Может, подумают, может, отпустят
Кто их теперь отпустит? бросила свекровь, теперь всё подругому.
Ефросинья, не теряя ни секунды, воскликнула:
Коля хотел жениться на мне, а разводить меня не успел! У меня будет ребёнок, но я не собираюсь растить его одна. Поэтому пришла к вам, ваш внук будет под вашей опекой.
Свекровь, услышав это, заплакала, а Аграфена молча сидела, сложив руки на юбке из военной ткани.
Пусть будет, сказала она, я не против.
Ефросинья с свекром ушли за вещами, а свекровь начала суетиться, спрашивая, где будет спать внук.
Аграфена разложила внизу охапку соломы, сверху накинула тканевый плед теперь это её постель, почти как у Шарика в конуре.
Дни становились короче, зимний холод усиливался. Свекровь болезненно лежала, Ефросинья в последние дни почти не выходила из дома, а хозяйство легло на плечи Аграфены.
Ефросинья иногда защищала её, советуя:
Ляг на кровать, иначе тебя побьют.
Аграфена, работая на ферме, часто смотрела в окно на белый лес за рекой, думая о судьбе. Она не могла вернуться в родную деревню, где дома свистели ветрами, а путь в работу был в лютый мороз.
Вспоминала маму, представляла, как та бы сказала: «Две жёны у одного мужа кто главнее?»
Зимы шли, а в январе родился мальчик, принёсший небольшую радость. Свекр привёз его из роддома, назвав Егоркой.
Аграфена старалась не смотреть на ребёнка слишком часто, ведь он был чужой плотью, но материнские чувства всё равно цеплялись.
Всё ведь в Коленьку, говорила свекровь, ты согласна?
Похож отвечала Аграфена.
Савой и Егоркой часто играли, мальчик тянулся к Аграфене больше, чем к матери, целовал её щёки, смеялся.
На ферме начались перемены: построили новые дома, пришли новые доярки, в том числе Вера, которая удивилась, услышав о совместной жизни жены и любовницы.
Уходи, советовала Вера.
Да что ты, отмахивалась Аграфена, мне некуда.
Егорка рос, ползая, а Шарик устраивал с ним весёлые бои.
В первый май Аграфена начала печь пироги, замешивая тесто в кастрюле, пока Ефросинья готовилась к гулянке.
Сидя рядом со свекровью, та произнесла:
Ты, Аграфена, думаешь, что я мать, а не
Аграфена помолчала, продолжая месить тесто, размышляя о словах.
Что будем делать? спросила Вера, глядя на неё.
Может, так и лучше, отвечала она, Бог не дал мне детей, но ребёнок будет, а Коля вернётся, кто же его вырастит?
Свекровь, подмигивая, говорила:
Мы будем растить внука, а ты решай сама.
Аграфена взяла молоко, разлила его по чашкам.
Дни становились всё холоднее, свекровь простудилась, а Ефросинья в последние часы перестала спать, ходя в полусонном виде.
Аграфена часто стояла у окна, глядя на сумрачный лес, вспоминая детские страхи.
Однажды, в дождливый вечер, она тихо вышла из дома, накинув резиновые сапоги и старый плащ, и пошла по влажной дороге к станции.
На пути её остановил хозяин телеги, предложив поднять сумку.
Довезу, а не пешком, сказал он.
Простите меня, прошептала Аграфена, уходя к станции.
Он вручил ей две десятирублевые облигации, кивнув, и ушёл.
Утром подошёл поезд, гудя, и увёз её к новой жизни, где её ждала работа ткачих в Иваново, где учили женщин ремеслу и предоставляли общежитие.
Шёпот дождя смягчал путь, а Аграфена, наконец, почувствовала, что её выбор ясен.
