Не стала вчера тебя грузить, ты была совсем без сил — но её слова перевернули всё с ног на голову.
В тихом городке под Воронежем, где вечерние фонари льют мягкий свет на старый брусчатку, моя размеренная жизнь вдруг пошла под откос. Меня зовут Татьяна, мне 34 года, и я мать двоих — Лизы и Петра. Моя подруга Ирина, которую я считала почти родной, вчера открыла мне глаза на правду, которая теперь жжёт изнутри. Её слова о деньгах, потраченных на моих детей, превратились не просто в долг, а в нож в спину.
Доверие, которое оказалось ошибкой
Ирина вошла в мою жизнь пять лет назад, когда мы с мужем Дмитрием перебрались в этот город. Она была соседкой — душа нараспашку, всегда с улыбкой, готовая выручить. Мы сблизились мгновенно: гуляли с детьми, пили чай на кухне, делились сокровенным. Её сын Максим — ровесник моей Лизы, и они не разлей вода. Я верила Ире, как себе. Когда я задерживалась на работе или уезжала по делам, она забирала Лизу и Петю к себе, водила их в парк, покупала петушки на палочке. Я не оставалась в долгу — то деньгами, то подарком, то помогала с её хлопотами.
Моя жизнь — вечная круговерть. Я работаю официанткой в местной столовой, Дмитрий — водитель-дальнобойщик, чаще в разъездах. Дети требуют заботы, и Ирина была моей палочкой-выручалочкой. Она всегда говорила: «Тань, не переживай, я же обожаю твоих крошек». Я принимала её слова за чистую монету, не думая, что за её добротой может скрываться расчёт. Но вчера всё перевернулось.
Сообщение, которое перечеркнуло всё
Вчера я приползла домой без сил. Смена выдалась адской, дети ныли, а Дима опять в рейсе. Мечтала только о горячей ванне и забытьи. Утром пришло сообщение от Ирины: «Тань, вчера не стала тебя грузить, ты еле на ногах стояла. Короче, с тебя тысяч пять рублей. Дети поели, потом карусели, шарики, сладости, да и бензин туда-сюда». Я прочла и онемела. Пять тысяч? За что?
Я перечитала сообщение несколько раз, будто искала подвох. Ирина никогда не давала понять, что её помощь — это услуга за деньги. Я всегда предлагала заплатить, но она отмахивалась: «Да брось, какие пустяки!» А теперь выставляет счёт, будто я нанимала гувернантку, а не доверяла подруге. Меня сковало чувство, будто меня использовали. Мои Лиза и Петя для неё — не друзья её сына, а статья расходов? Эта мысль ударила как обухом по голове.
Горькая правда
Я набрала Ирину, чтобы выяснить. Она говорила спокойно, будто так и надо: «Тань, ну ты же сама видишь, жизнь дорожает. Я не в претензии, но мы с Максом не на золоте сидим». Её слова звучали логично, но в них не было тепла, к которому я привыкла. Я спросила, почему она не сказала сразу, что хочет денег. Она ответила: «Ты бы начала переживать, а я не хотела тебя напрягать». Но её «забота» оказалась петлёй. Я почувствовала себя должницей, хотя не просила её тратить эти деньги.
Я начала вспоминать все моменты, когда Ирина брала детей. Карусели, шарики, сладости — я думала, она делает это от души, как я покупаю её Максу пряники. Но теперь я вижу: она вела подсчёт. Каждое её «да ничего» было лишь отсрочкой платежа. Наша дружба, моя уверенность в ней рассыпались в прах. Я чувствую себя обманутой, и эта горечь не даёт покоя.
Дети и моё раскаяние
Лиза и Петя — моё всё. Глядя на их счастливые лица, я кошусь на себя. Может, я слишком надеялась на Ирину? Может, стоило сразу жёстче обозначить границы? Но кто бы мог подумать, что подруга, которую я звала сестрой, выставит счёт за доброту? Теперь боюсь, что дети почувствуют эту щель между нами. Лиза души не чает в Максе, но как я пущу её к Ирине, зная, что её «забота» — это коммерция?
Дмитрий, вернувшись, выслушал меня и сказал: «Отдай и забудь. Не раздувай из мухи слона». Но для меня это не просто деньги. Это предательство. Я не хочу терять дружбу, но и не могу делать вид, что ничего не случилось. Внутри крик: как я могла быть такой слепой?
Моё решение
Я решила встретиться с Ириной и поговорить напрямую. Отдам ей деньги, но скажу, что больше не нуждаюсь в такой «помощи». Если она видит в моих детях только траты, значит, доверия больше нет. Это будет тяжело — Лиза будет скучать по Максу, а я потеряю подругу. Но я не могу жить с этим осадком. В 34 года я хочу, чтобы рядом были люди, для которых дружба — не бухгалтерия.
Эта история — мой крик души. Возможно, Ирина не хотелаВозможно, Ирина не хотела меня обидеть, но теперь между нами — как прозрачное стекло: видно всё, но пройти нельзя.