Если бы знать, что так получится…
Автобус трясло на ухабах. Водитель ругался сквозь зубы, объезжая лужи, порой выскакивая на встречку. Народу внутри было мало — будний день.
Иван смотрел в окно на грязный, подтаявший снег. Ещё чуть-чуть — и весна. На очередной колдобине салон подбросило, и шофёр снова выругался.
— Колёса отлетят, чёрт возьми.
Впереди показалась кладбищенская ограда, за ней — тёмные ряды памятников.
Каждый раз, приезжая сюда, Иван чувствовал гнетущую тяжесть — будто сама смерть напоминала о себе. Думать, что когда-нибудь он тоже окажется здесь, не хотелось. Приезжал не по зову сердца, а по долгу. Так положено — навещать родных в определённые дни. Ему стало стыдно за эти мысли, и он тяжело вздохнул.
Автобус остановился у ворот. Пассажиры вышли, разминая ноги, и сразу потянулись к ларькам с искусственными цветами. Иван медленно прошёл мимо, высматривая живые. От ярких пластиковых лепестков рябило в глазах. В конце ряда стояла женщина с ведром, где торчали красные гвоздики.
Купив четыре цветка, он зашёл на кладбище. Дорожки утопали в воде. Обходил лужи, но даже вдоль тропинок хлюпал подтаявший снег. Поздно пожалел, что не надел резиновые сапоги.
Дошёл почти до самого леса и свернул. Могилу жены нашёл сразу по кресту. «Пора памятник ставить… Или подождать? Сын потом на двоих сделает…» Вокруг уже не было временных крестов. Оглядел ряды — сколько новых могил с осени…
Переступил оградку, встал в снег, примял его ногами. Чувствовал, как влага пробирается внутрь.
— Здравствуй, Галя.
С потускневшей фотографии в рамке ему улыбалась жена. Он любил этот снимок. Запомнил её такой, хоть здесь ей всего тридцать шесть.
Вспомнил тот день рождения. С утра сбегал за цветами, а когда вернулся, Галя уже нарядилась в новое платье. Он подарил золотые серёжки — она тут же надела их и засмеялась. Он успел запечатлеть этот момент. Как будто вчера…
— С днём рождения. Тебе бы пятьдесят шесть сейчас… — Иван прикинул, куда поставить гвоздики.
Вся могила была утыкана искусственными цветами — вот они не выгорели, не потускнели, будто их вчера принесли.
Он наклонился, вытащил из снега жёлтый цветок у креста и воткнул его в ногах. На освободившееся место положил гвоздики. Земля замёрзшая, хрупкие стебли не воткнёшь — снег растает, и они упадут. На фоне ярких пластиковых цветов живые выглядели скромно. Но всё же…
— Скучаю. Но часто не могу приходить. Прости, не сердись. Я заслужил лежать здесь, а не ты. А жизнь вот так решила…
Говорил долго, рассказывал новости, пока ноги не замёрзли окончательно. Тишину разрывало карканье ворон. От этого становилось ещё тоскливее.
— Пойду, Галь. Обувь промочил — а ругать некому. Приду после Пасхи, когда сухо будет. Тогда и могилу приберу, новое фото принесу. Красивая ты тут очень… Прости меня. — Вздохнул, переступил оградку и пошёл к выходу, не оглядываясь.
На остановке уже ждали несколько человек. Когда автобус пришёл, пальцев ног он почти не чувствовал.
Дома сразу снял мокрые ботинки, поставил чайник. Выпил два стакана с мёдом, натянул сухие носки, включил телевизор и лёг. Шёл какой-то фильм. От чая разморило, и потянуло в сон…
***
Лена появилась на стройке после техникума. Молодая, весёлая, с веснушками и улыбкой, от которой будто светлело вокруг. Иван не мог оторвать от неё глаз. Жена, сын в школе — а он засматривается на девчонку. Но что поделать, если она постоянно попадается на глаза?
Перед Новым годом они встретились на остановке. Лена куталась в шарф, в её глазах отражались фонари. Иван украдкой смотрел на неё. Когда подошёл автобус, протиснулся следом и сел рядом.
— Здравствуй, Лена. Домой?
— Да. А ты?
— И я. — Помолчал. — Ёлку уже нарядили?
— Нет. Отец всегда живую покупал. Лежала на балконе. А тридцатого мы её всем домом украшали. И запах… Сразу праздник.
— Так сегодня же тридцатое. У тебя на балконе ёлка? — спросил Иван.
Лена рассмеялась.
— Родители далеко, а у меня искусственная. Сейчас приду — соберу, повешу игрушки. Обязательно конфеты на ветки — как мама делала. Потом чай пить буду.
Он представил её квартиру, ёлку, Лену, тянущуюся к верхним веткам… И чайник на плите…
— А можно мне с тобой? — неожиданно вырвалось.
— Зачем?
— Помогу ёлку наряжать. Чай попьём. — Смутился собственной наглости.
Что она сейчас подумает?
— Ты так про чай, про праздник… У меня жена с сыном две недели назад уже ёлку украсили. Пришёл — а она готова. Сын не вытерпел. А мне вот не хватает…
— Ну ладно. Поехали, — просто сказала Лена.
Он собрал ёлку, они вместе её украшали, смеялись. Будто знали друг друга давно. Потом пили чай… И он ушёл, хотя не хотелось.
А в Новый год приехал снова. Не помнил, что соврал жене. Нет, помнил. И как Галя посмотрела — будто всё поняла. Но ничего не мог с собой поделать. Тянуло к Лене, как в воронку.
Стал заходить чаще. Лена не спрашивала ни о чём. Лишь иногда в её глазах мелькала тоска. Такую же видел в глазах Гали, когда возвращался домой.
Однажды Иван шёл, решившись во всём признаться. Не мог больше врать. ЗнаОн так и не нашёл в себе сил изменить свою жизнь, и теперь, стоя у могилы жены, понимал, что самое большое наказание — это одиночество, которое он заслужил.
