Владимир стоял у окна своей квартиры в Иркутске и наблюдал, как по заснеженной улице торопятся школьники. Кто-то в тёплых пуховиках, кто-то в джинсах, будто и не чувствуя мороза под двадцать градусов. Ветер бил в стёкла, но дети, казалось, не замечали холода. Он усмехнулся — почти с завистью. Сделал глоток кофе. Пережжённый. Понял это слишком поздно, но идти на кухню было лень. Пальцы слегка дрожали. Возраст. Или нервы. Или просто давно не с кем было разделить утро.
На телефоне мигал пропущенный звонок — сын. Владимир знал, что нужно перезвонить. Если не сейчас, то вечером услышит: «Опять тебе некогда». А некогда не было. Просто не находилось слов. Сыну уже за тридцать, взрослый мужчина. А их разговоры — словно переговоры чужих людей. Сухо. Осторожно. Как будто между ними — тонны невысказанного. Он даже пробовал продумывать темы заранее, но всё сводилось к банальному: «Как дела на работе?»
Он натянул потрёпанное пальто, достал вязаные варежки — тёплые, хоть и нелепые. Вышел. Мороз ударил по лицу, как пощёчина. Воздух пах дымом и свежим хлебом — из той палатки, что каждый день открывали у магазина. Тротуары — скользкие, будто весь город покрыт льдом. На углу продавали пирожки — фургончик, приоткрытая дверца, внутри — пар и аромат жареного теста. Он вспомнил: когда-то покупал такие же для Ольги. С вишней. Она любила вишню, морщилась, когда сок вытекал на пальцы. Смеялась тогда — искренне. А потом перестала. Смеяться. Ждать. Быть рядом.
Теперь она жила в Питере. Новый муж, новая работа, новая жизнь. Звонила по праздникам. Говорила ровным голосом, будто читала объявление. Ни тепла, ни эмоций. В её тоне всегда слышалась настороженность. То ли проверяла — на месте ли он, то ли надеялась, что его уже нет.
Он свернул в парк. Жил здесь больше двух десятков лет. Всё изменилось — дома выше, соседи незнакомые. Только память оставалась на прежних местах. Вот скамейка, на которой он в девяносто девятом держал Ольгу за руку. Вот бордюр, где сидел, когда узнал о смерти матери. Всё здесь. Но людей — нет.
У фонтана сидела девушка. Молодая. Курила. Волосы в беспорядке, взгляд тревожный. Как будто ждала кого-то, но уже не верила, что он придёт. Рядом — сумка и свёрнутый плед. Владимир почти прошёл мимо, но случайно встретился с ней взглядом. И в её глазах было столько… пустоты, что он невольно остановился.
— Извините, — тихо сказала она. — Вы здесь живёте?
— Можно и так сказать, — ответил он. — А вы?
— Жду человека. Должен был прийти. Но, видимо, не придёт.
Говорила ровно. Почти без эмоций. Но голос дрожал.
— Можно посидеть с вами? Мне… не по себе. Знаю, странно.
— Ничего странного, — сказал Владимир и сел рядом. — Иногда просто нужно, чтобы кто-то был рядом. Неважно кто.
Они молчали.
Она потушила сигарету о край урны и сжала руки между коленями.
— Мы расстались год назад. Тогда он сказал: «Может, ещё поговорим». Вчера написал, назначил встречу. Здесь. На десять. Сейчас — полдвенадцатого.
— Люди редко приходят, когда обещают. Особенно если считают, что всё уже сказали. Иногда встреча — это просто тихое прощание.
— А вы… ждали кого-нибудь? — спросила она.
Владимир замешкался. Смотрел на заиндевевшие деревья, на пустой парк.
— Всю жизнь, — ответил он. — Сначала — мать. Потом — женщину. Потом — самого себя. Иногда ждёшь, даже не зная кого. Надеешься, что придёт кто-то и скажет: «Я понимаю». А приходит тишина. Или — совсем чужой человек.
Она не спросила, о ком речь. Он не стал объяснять.
Просто сидели. Пять минут. Десять.
Потом она поднялась:
— Спасибо.
— За что?
— За то, что были рядом.
Она ушла. Он остался. Посмотрел на пустую скамейку. Потом достал телефон.
«Сын»
Нажал.
Тот ответил сразу:
— Пап, ты звонил?
— Да. Думаю… Может, в субботу в парк сходим? Просто посидим. Поговорим.
Пауза.
— Конечно, — сказал сын. — Я сам хотел предложить.
Владимир положил трубку. Медленно встал. Смотрел, как ветер сдувает снег со скамьи. Вдохнул. Выдохнул.
И пошёл.
Осторожно.
Чтобы не упустить самое важное.
