Год я медленно увядала от неизвестной болезни, а вчера увидела, как невестка подсыпает белый порошок в мою сахарницу на том же месте, но теперь она выглядела уродливой пищей, готовой в любой момент отхлебнуть яд.
Ещё вчера я наблюдала, как Алина, жена моего сына, с ангельской улыбкой высвобождает из крошечного пакетика белый порошок, сжимая его пальцами.
Год. Целый год я исчезала, превратившись в тень. Слабость, туман в голове, постоянная тошнота, которую врачи списывали на «возрастные изменения» и «психосоматику».
Я почти поверила им. Но истинная причина моего упадка скрывалась не в возрасте. Она лежала на кухонном столе.
Мам, вы опять ничего не ели? голос Алины был вязким, словно патока, обволакивал и давил. Вам нужны силы. Дима так переживает.
Она поставила передо мной тарелку с овсянкой. Ложка сахара уже побелела в центре густой массы. Всё из той же сахарницы.
Я следила, как кристаллы тают, ощущая холод, ползущий по спине.
Спасибо, Алина. Чтото не хочется, мой голос прозвучал глухо, но удивительно уверенно.
Ой, вы опять начинаете! Мы же договаривались, что вы будете слушаться меня. Ради Димы.
Она села напротив, с идеальным маникюром и сочувствующим взглядом больших карих глаз. На миг я усомнилась может, всё это лишь болезненное воображение?
Но я четко вспомнила её быстрый, скрытный жест у стола, когда она думала, что я ещё в постели. Тогда она не улыбалась.
Алина, нам нужно поговорить, начала я, отодвигая тарелку.
Конечно, мамочка. Я всё внимание.
Думаю, вам с Димой пора жить отдельно. У вас же есть собственная квартира.
Улыбка не дрогнула, но взгляд стал жёстким, оценочным, как у того, кто вдруг вышел из строя.
Как мы вас оставим? В таком состоянии? Вы без нас ни шага не сделаете. Дима этого никогда не позволит. Он любит вас слишком сильно.
Она произнесла «любит» с особым нажимом, будто это был неоспоримый козырь. И действительно, это был козырь.
Мой сын, Дима, видел в этой женщине ангелахранителя для своей беспомощной матери.
Я просто хочу покоя, сказала я искренне.
Это не вы говорите, а ваша болезнь, мягко отрезала она. Мы поставим вас на ноги. Кстати, Дима нашёл отличного нотариуса. Мы решили оформить дарственную.
Чтобы потом, ну вы сами понимаете было меньше хлопот. Исключительно ради вашего спокойствия.
Она говорила о моём будущем, о моей смерти так же свободно, как о покупке хлеба. Хищница, почти загнавшая жертву.
Я подумаю.
Вечером, подождав, пока они с Димой уйдут в кино, я надела перчатки и высыпала весь содержимое сахарницы в пакет.
В мусорном ведре я обнаружила тот же крошечный пакетик, из которого Алина брала порошок. Он был не пуст.
Внутри осталось немного вещества. Я осторожно пересыпала его в стеклянную баночку от лекарств и спрятала.
Теперь я знала, что борьба будет не за жизнь, а за смерть. И я больше не была слабой. Я стала матерью, защищающей своего ослепленного сына.
Моя жизнь превратилась в шпионский триллер. Я ела только то, что готовила сама, запираясь на кухне.
На любые вопросы Алины я отвечала с улыбкой: «Решила перейти на диету, дочь. Врач посоветовал». Таблетки принимала лишь из тех упаковок, что открывала собственными руками.
Алина наблюдала. Её маска заботы треснула по швам. Однажды я увидела, как она подменила мои препараты от давления на похожие другие.
Ой, мамочка, я просто хотела вам помочь, разложить по коробочкам, а вы всё перепутали, щебетала она, когда я поймала её за руку.
Вечером произошел тяжёлый разговор с сыном.
Мам, что происходит? Алина говорит, у тебя паранойя. Ты обвиняешь её в том, что она путает лекарства. Ты понимаешь, как ей обидно? Ночами она не спит, ищет для тебя лучших врачей, а ты
Дима, она меня обманывает.
Хватит! он встал. Ей было бы проще сидеть в своей квартире, а не возиться со мной! Она делает это из любви ко мне! И к тебе! Почему ты не можешь просто принять нашу заботу?
Я посмотрела на него и поняла: он не слышит. Он лишь повторяет её слова, её интонацию.
Любая попытка открыть ему глаза выглядела бы как старческое помутнение.
Апогей настал в день, когда пришёл нотариус без предупреждения.
Мам, сюрприз! спела Алина. Это Пётр Сергеевич. Мы решили не откладывать дарственную.
Дима стоял рядом, отводя взгляд. Ему было стыдно, но он подчинился. Они окружили меня.
Я медленно отложила книгу.
Какое странное совпадение. Сегодня утром я говорила с давним знакомым Игорем Матвеевичем. Он адвокат. Посоветовал в моём «состоянии» включать диктофон на время всех юридических разговоров. Любые соглашения, заключённые под давлением или с уязвимым человеком, легко оспариваются. Я указала на старый кнопочный телефон на столе. Маленький красный индикатор мигал: запись включена.
Лицо Алины мгновенно изменилось. Улыбка сползла, открыв хищную гримасу.
Зачем? прошипела она.
Просто для собственной защиты, ответила я, переводя взгляд на сына. Дима, я ничего подписывать не буду. Пётр Сергеевич, извините за потраченное время.
Взгляд Алины вспыхнул ненавистью. Она поняла, что правила игры изменились.
После этого случая она затихла, но я чувствовала, что это лишь затишье. Она ударит в самое уязвимое место. И ждать не пришлось долго. Вернувшись из поликлиники уставшей и раздражённой, я увидела приоткрытую дверь своей комнаты. Оттуда доносился знакомый звук шуршание порванной бумаги.
Алина сидела на полу и рвала мои письма, фотографии, детские рисунки Димы всё, что составляло мою жизнь. Она не убирала, а стирала моё существование.
Зачем вам этот хлам? крикнула она, не оборачиваясь. Всё равно скоро не понадобится.
В тот миг во мне чтото умерло и одновременно родилось холодное, твёрдое, как лезвие. «Довольно».
Я молча пошла на кухню. Рукам не дрожали. Взяла баночку, наложила порошок в чашку, залив её горячей водой. Когда вернулась, Алина настороженно взглянула.
Я принесла чай. Вижу, вы устали.
Боитесь? улыбнулась я. И правильно.
Я набрала номер, но не сына, а адвоката.
Игорю Матвеевичу, я готова. Делаю, как вы советовали.
Потом позвонила Диме.
Сынок, приезжай немедленно! Алина заперлась в комнате, кричит, что больше не может жить, чтото выпила!
Мой голос прозвучал пронзительно. Алина вздрогнула.
Что ты выдумываешь, старая ведьма?!
Она упала в обморок! Чашка разбилась! воскликнула я, бросая на пол чашку с чаем.
Алина застыла, глядя на лужу. Она всё поняла, но было поздно. Я села в кресло и ждала.
Дима вбежал в комнату бледный, как стена. Его глаза метались от меня к Алине, к осколкам, к разорванным фотографиям.
Мам? Что случилось?
Она хотела меня отравить! крикнула Алина. Она сумасшедшая! Хотела меня убить!
Это правда, мам? голос сына дрожал.
Я молча подошла к нему.
Смотри, сынок, не на меня. На пол. Вот твой первый букварик. Вот письмо от отца из больницы. Она уничтожала не меня, а тебя.
Дима наклонился, поднял отрывок. Его лицо окаменело.
Алина зачем?
Это же хлам! Я хотела помочь! кричала она.
А это тоже помощь? я протянула ему баночку с порошком. Год, Дима. Целый год она кормила меня этим.
Вспомни, как она «случайно» теряла рецепты от хороших врачей, как отказывалась возить меня на обследование в другой город. Вспомни!
Он молча смотрел на баночку, потом на жену. Обида, отвращение и шок меняли его восприятие.
Это правда? прошептал он.
Алина молчала. Она проиграла.
В дверь постучали. Не полиция, а Игорь Матвеич с двумя крепкими мужчинами. За ними шли следователи, которых он вызвал заранее.
Я адвокат Анны Викторовны, представился он. Прошу зафиксировать попытку отравления и возможное мошенничество. Есть основания полагать, что гражданка Алина систематически вредила здоровью моей подзащитной с целью завладения имуществом. Прошу изъять баночку и образцы с пола.
Алина упала на землю. Не от жалости, а от краха.
Мы с Димой остались одни. Он опустился на колени, собирая обломки. Плечи его дрожали.
Я не успокаивала его. Просто села рядом и помогала. Мы оба заплатили слишком высокую цену за просветление. Но иногда лишь так можно вырваться из сладкой, смертельной ловушки.
Прошло три года. Порой кажется, что эта ужасная история произошла не со мной, а с кемто другим. Я гляжу в зеркало и вижу не измученную тень, а сильную женщину с ясным взглядом.
Здоровье постепенно возвращалось. Вместе с ним и покой, душевный, самый ценный.
Алина получила реальный срок за попытку убийства из корыстных побуждений.
Дима долго ходил, будто нес тяжёлый груз предательства. Мы много разговаривали, иногда со слезами. Он просил прощения за то, что не видел, не слышал, не верил. Я не держала зла. Он был жертвой, как и я лишь ударили не ядом, а в самое сердце.
Эта рана осталась с ним навсегда, но сделала его старше, мудрее, внимательнее. Год назад он привёл ко мне Катю. Тихую, искреннюю девушку с тёплыми глазами.
Я смотрела на неё с тревогой, подсознательно ища фальшь. Но её не было. Катя не пыталась понравиться, не притворялась. Она просто была. Приносила любимые книги, молча садилась рядом, и мы смотрели в окно тишина была тёплой.
Сегодня воскресенье. Квартира пахнет печёными яблоками и корицей Катя печёт шарлотку по моему рецепту.
Анна Викторовна, посмотрите, пирог поднялся? слышу её голос.
Подхожу к кухне она с Димой стоят у духовки. Он обхватывает её за плечи, они наблюдают за пирогом, как за чудом. Их счастье не показное. Оно истинное, наполненное доверием.
Поднялся, дорогая, даже как, улыбаюсь. Главное, не открывай духовку заранее.
Я помню. Вы говорили, он прихотливый.
Она помнит. Она слышит. Для неё мой опыт не мусор, а ценность.
Мы садимся пить чай. Дима ставит на стол новую сахарницу простую, белую. Я спокойно кладу ложку сахара в чашку. Страх исчез. Остаётся лишь понимание, на что способны люди. Но вместе с этим пришло и другое знание, что такое настоящее тепло.
Мам, мы подумали, говорит Дима, держась за руку Катю. Может, на выходные поедем на дачу? Все вместе.
Я смотрю на своего сына, который научился видеть глубже. На его жену, принесшую свет. И понимаю нас не сломали. Нас очистили.
И это тихое, подлинное счастье самая большая награда.
