Марина сидела на кухне своей хрущёвки в Екатеринбурге, тупо глядя сквозь запотевшее от дождя окно. Где-то за стеклом хлюпали лужи, капало с серых крыш — обычная осень в городе, который теперь был только её. В горле стоял ком: снова всплывали слова бывшей свекрови, Валентины Семёновны. Тащёкивалась по двору, размахивая руками: «Мой Алёша — настоящий мужчина! Ушёл, как порядочный, ничего с собой не взял — ни копейки!» Если б не знать… Да соседки так и ахали: вот это благородство!
Марина стиснула кружку, чувствуя, как кипяток жег ладонь. Квартира? Бабкина наследственная двушка, которую она выбила через суд после смерти старухи. Машина — потрёпанная «Лада», купленная на тринадцать зарплат с её бухгалтерской работы в «Роснефти». Алёша? Принёс в дом разве что свой игровой ноутбук да пару бутылок дешёвого вина. «Ничего не взял» — да нечего было брать, чёрт возьми!
Они прожили вместе три года. Три года, за которые Алёша сменил пять мест работы — то не нравился график, то начальник «козёл». Марина таскала на себе кредиты, пока он «качал права» в телеграм-каналах. Вставала в шесть утра, чтобы успеть в офис на другом конце города, а он храпел до обеда, потом полдня рассуждал о «великих проектах». В день развода он действительно ушёл с одним рюкзаком — тем самым, с которым приехал когда-то из общежития.
А теперь Валентина Семёновна устраивала спектакли у подъезда: «Сынок сердцем страдал, но квартиру оставил!» Марина вцеплялась ногтями в подоконник, представляя, как тычет свёкруху носом в квитанции за ЖКУ с её подписью, в фотоальбом, где на каждой странице — её родные, а не Алёшины. Но кричать во двор? Нет уж. Пусть бабки у подъезда верят в сказки про «рыцаря без страха и упрёка».
Иногда, проходя мимо их скамеек, она ловила обрывки: «Бедный Алёшенька…» и сжимала зубы. Не он оставил — это она не дала себя обобрать. Пол-Екатеринбурга теперь, наверное, считало её стервой, выгнавшей «хорошего парня»… Но когда вечером она зажигала лампу над своим мольбертом (новое хобби — акварели!), смотрела на стены, где висели бабушкины вышивки, Марина знала: всё это — её. Заработано, выстрадано, отвоевано.
По субботам она теперь ходила в баню с подругами, в воскресенье — на ярмарку у цирка за дурацкими магнитиками. Да, где-то под рёбрами ещё ныло — не от любви, а от гадкого осадка. Его ложь разлетелась, как пух, а её правда так и осталась при ней. Но она уже научилась дышать глубже. Потому что выжила. Потому что своё — не отдаст. Никогда.
