Говори всё, что хочешь про свою маму, но если ты выпустишь хотя бы одно слово про мою, которое мне не понравится, ты сразу же вылезаешь из моей квартиры! Я не собираюсь вокруг тебя ходить, милый!
Игорь, простите, если я вмешиваюсь, голос Татьяны Евгеньевны был тихим, почти извиняющимся, будто она просила не услугу, а какоето грандиозное, немыслимое снисхождение. Она стояла в дверном проёме кухни, руки, покрытые пятнами краски, сжаты перед собой. Дверь в мою комнату скрипит так, что ночью, когда я встаю за водой, чуть не бросаюсь в кровать от страха. Не мог бы ты смазать петли, когда найдёшь минутку? Если это не слишком трудно.
Игорь не отрывал глаз от телефона. Он раскинулась на диване в совмещённой гостинойкухне, листая ленту новостей большим пальцем. На просьбу тёщи он выдал беззвучный голосовой «мягкомягко», смесь «угу» и «пофиг». Татьяна Евгеньевна поняла, что её услышали, и сразу же отступила в свою комнату, закрыв за собой дверь. Из петель вырвался долгий, протяжный скрип.
Юлия, протирающая столешницу, напряглась. В квартире, и так уже не слишком гостеприимной, атмосфера стала ещё плотнее, будто часть воздуха выкачали. Всю неделю, пока теща ночевала, Игорь выглядел, будто под окно бросили шуруповёрт, который едет без остановки. Не открывал он ссоры, но излучал молчаливое липкое раздражение. Всё его бесило: шуршание газет, лёгкий аромат корвалола в коридоре, даже то, сколько, по его мнению, она задерживается в ванной утром. Он молчал, но это молчание звучало громче крика.
Он положил телефон на диван с грохотом, будто бросил камень.
Твоя старая бабка теперь будет указывать мне, что делать в этом доме, прошептал он, но в голосе прозвучала горькая ядовитость, от которой Юлия отпрянула. Он уставился в стену, будто разговаривая с невидимым соратником, который точно поймёт и поддержит его.
Она просто спросила, Игорь, пыталась Юлия говорить спокойно, отложив тряпку и обернувшись. Дверь действительно скрипит так, что будит ночью. Я сама хотела спросить, но забывала.
Она просто спросила, подхватил Игорь, скручивая губы в нелепую ухмылку. Конечно, она же будто в спа поселилась, раз растянулась, а теперь диктует правила. Смаслить дверь а потом что? Приглушить телевизор, когда она решит отдохнуть? Ходить на цыпочках?
Татьяна Евгеньевна вела себя тихо, как мышь. Выходила из комнаты лишь ради еды или визита в поликлинику. Большую часть времени сидела в своей комнате, пытаясь не беспокоить «молодёжь». Боится быть обузой её ощущали в каждом движении, в каждом тихом слове.
Пожалуйста, прекрати. Она пришла на неделю на обследования, а не навсегда, Юлия подошла к дивану, пытаясь вернуть мир. Она уже чувствует себя виноватой, что мешает нам.
Вмешивается? наконец повернул голову Игорь, в глазах его замёрзло раздражение. Она мне втискивает, будто я в её лапах! Я не могу расслабиться в собственном доме! Везде слышу шорох лекарств, вслушиваюсь в недовольный взгляд. Ни одного её желания мне не по вкусу.
Он встал, прошёл к холодильнику, бессмысленно уставился в него и хлопнул дверцей.
Точно. Целая неделя этого спектакля. Пусть дверь продолжает скрипеть может, тогда она сама поймёт, что её место в другом уголке.
С этими словами он схватил на полке наушники, надул их на уши и снова погрузился в телефон. Это был не спор, а ультиматум в маске полного равнодушия. Юлия осталась одна посреди кухни. Сзади снова послышался приглушённый скрип теща шла в ванную. Звук резонировал в её ушах громче любого оскорбления.
Вечер окутал комнату, как густой черный желе. Ужин прошёл в почти полной тишине, лишь звон столовых приборов прерывал молчание. Татьяна Евгеньевна быстро съела кашу гречневую с куриным котлетом, благодарно кивнула и почти сразу бросилась в свою комнату. Скрип двери прозвучал как последний аккорд похоронного марша. Юлия и Игорь остались вдвоём за столом. Он ест, будто всё равно, а Юлия просто щиплет остывший котлет.
Игорь, нам нужно поговорить, начала Юлия, положив вилку. Голос её был ровным, почти умоляющим. Последняя попытка достучаться до разума.
О чём? не отрываясь от телефона. Я уже всё ясно изложил после обеда. Моё положение не меняется.
Твоё положение? сгорькнула Юлия, сдерживая улыбку. Твоё положение мучить старуху молчанием и пассивной агрессией? Она пришла в наш дом из необходимости, а не из желания? Это не позиция, Игорь, а мелочность.
Он бросил вилку на тарелку, громко и некрасиво.
Мелочность? он возмутился. Тащу её сюда на неделю, а делаю вид, что ничего нет! Она ходит, как будто мы ей должны всё! Сегодня дверь, завтра будет, что я дышу слишком громко. Никак не закончится!
Она и слова не говорит тебе! Боитесь выйти из комнаты!
Именно! Всё делает в тишине! Это хуже! Смотрит на меня, как на мусор, который влез в её дорогой угол! Это её фирменный приём вонять проблемами на милю вокруг. Моя мать тоже такова. Один за другим. Всегда недовольна, всегда упрекает взглядом. И знаешь, Юлия? Яблоко от яблони недалеко падает
Он не успел закончить. Юлия медленно встала, её лицо резко изменилось, глаза потухли, оставив два тёмных безмолвных колодца. Тепло ушло, а на его месте появилось холодное, острое и опасное.
Что ты сказала? прошептала она, голосом, более страшным, чем крик.
Игорь, не осознавая масштаба, усмехнулся, ощутив внутри липкую дрожь. Он решил, что пробил её оборону и надо ударить, пока горячо.
Точно то, что сказал. Ты становишься её точной копией. Та же постоянная неудовлетворённость, под видом
Он опять помолчал. Юлия сделала шаг, обошла стол и встала прямо перед ним, настолько близко, что заметил небольшую шрамовую полоску на её брови. Лицо её выглядело, будто вырезано из мрамора.
Говори всё, что хочешь про свою маму, но если ты ещё раз скажешь хоть слово, которое мне не понравится, ты сразу же вылезаешь из моей квартиры. Я не стану церемониться с тобой, дорогой.
Она наклонилась ещё ближе, глаза врезались в его.
Ты живёшь здесь. В МОЁЙ квартире. Ты ешь приготовленную мной еду. Ты спишь в кровати, которую я купила. Ты наслаждаешься моим гостеприимством. До сих пор я считала тебя мужем. Сейчас ты просто гость, забывший своё место. Запомни: ещё одно коварное слово, один косой взгляд в сторону моей мамы и твои вещи окажутся в лестничной клетке. Понятно?
Игорь смотрел в неё, не в силах вымолвить ни слова. Его мозг отказался принимать происходящее. Женщина, которая минуту назад умоляла о тишине, превратилась в незнакомку безжалостную, которая спокойно объявила условия его существования. Инстинкт заставил его отступить, пока спина не ударилась о стену. В квартире переместилась власть, окончательно и без возврата.
Он не ответил. Не мог бы, даже если бы захотел. Слова, вылетевшие в его лицо, были не просто угрозой, а фактом, холодным приговором. Вся его надменность, всё притворное господство рассыпалось, как дешёвая золотая краска, оставив лишь смущённого, униженного мужчину. Он посмотрел на Юлию, но в её глазах не было ни гнева, ни боли, ни даже ненависти. Было лишь пустое, холодное безразличие того, кто только что стер его из своей жизни и теперь занимается формальностями его дальнейшего пребывания.
Он медленно отступил к стулу, откуда только что прыгнул, и опустился на него.
Юлия не дала ему ещё один взгляд, отвернулась, вернулась к столу, безмолвно собрала тарелки и перенесла их к мойке. Движения её были точными и экономными, словно она исполняла давно выученную процедуру. Включила кран. Горячая вода шипела над грязной посудой. С губки, смоченной мыльным раствором, её скрежет по керамике и шум воды стали оглушительными в новой тишине. Это было заявление: конфликт закончен, жизнь её жизнь продолжится по её правилам.
Игорь сидел, как статуя, глядя на спину жены. Его горло сжалось от унижения. Он всегда думал, что эта квартира его. Да, она пришла к Юлии от бабушки, но он жил здесь, спал в этой кровати, ведь он её муж. Оказалось, это иллюзия. Он был не мужем, а гостем. Гостем, чьи права только что поставили под вопрос.
Юлия вытерла руки, поставила посуду в сушилку и, не взглянув на него, прошла в спальню. Через пару минут вернулась с одеялом и подушкой, тихо бросила их на диван в гостиной, словно положила мат для собаки, а потом, не произнеся ни слова, закрыла дверь. Щёлкнувший замок прозвучал, как выстрел в тишине квартиры.
Ночь была долгой. Игорь не спал. Он лежал на диване, который внезапно стал чужим, и смотрел в потолок. Остывшее унижение глодало его, не давая уснуть. Он прокручивал в голове её слова, взгляд, холодные действия. Чем больше думал, тем сильнее внутри кипела безнадежная ярость.
Утро не принесло облегчения. Юлия уже была в кухне, готовила чай, кладёт в чашки мёд и сахар, а потом, не сказав ни слова, несёт их в комнату тещи. Дверь закрылась без скрипа она держала её закрытой изнутри, чтобы не нарушать покой. Игоря оставили у пустого стола без кофе. Он стал частью мебели, бездушным элементом интерьера.
Десять минут спустя Юлия вернулась с тётей. Татьяна Евгеньевна выглядела бледной, будто не спала всю ночь. Она не смотрела на Игоря, глаза её были прикованы к полу.
Мам, готова? Нужно скоро в поликлинику, ровным голосом сказала Юлия, будто Игоря в комнате нет.
Они оделись в коридоре. Юлия помогала маме поправить пальто и шарф. Этот тихий, нежный уход был ещё одним ударом в желудок Игоря. Когда дверь перед ними закрылась, он остался один в глушащей тишине. Подошёл к кухне, посмотрел на дверь тёщиной комнаты место, где всё началось. Во всём его душе зашевелилось чтото злобное, обещающее, что это ещё не конец.
Около полудня они вернулись, уставшие и молчаливые. Игорь услышал, как ключ повернулся в замке, и напрягся. Он провёл весь день в этой квартиретюрьме, где каждая мебель выглядела как насмешка над ним. Не включал телевизор, не слушал музыку, просто сидел, питаясь гневом, разжигая его до белого жара. Он ждал. Не знал, чего именно, но чувствовал, что взрыв неизбежен.
Юлия и Татьяна вошли, неся лёгкий запах клиники. Юлия бросилась в шкаф, а теща, словно старушкапризрак, сняла пальто в прихожей, испуганно взглянула на Игоря и быстро ушла в свою комнату.
Мам, давай обед быстро разогрею, крикнула Юлия, будто Игоря в комнате нет.
Обед, как и ужин прошлой ночи, прошёл в гнетущей тишине. Юлия поставила тарелки с супом: себе, маме и, спустя секунду, Игорю. Это не был акт примирения, а механическое действие, будто она кормит кота. Игорь съел, чувствуя, как пища застревает в горле. Теща ела, опустив голову, стараясь быть незаметной, а её покорный, измождённый вид только усиливал его ярость.
Когда суп закончился, Татьяна подошла к чайнику, заварила себе травяной настой, а потом, собрав всю храбрость, положила чашку перед Игорем.
Это для нервов, Игорь, успокаивающий сбор, прошептала она, не решаясь поднять глаза. Выпей тебе, наверное, тяжело
Это стало последней каплей. Её жалость, её попытка заботы прозвучали как высший уровень гипокрисии. Старая женщина, уговаривающая его «прожить», превратилась в символ того, что он считал кощунством.
Тяжело? Тяжело мне? сказал он, голосом, холодным как лёд. Ты, старушка, пришла сюда умирать, да? Пришла на обследования, чтобы узнать, сколько ещё будешь загрязнять этот мир и отравлять чужие жизни?
Юлия замерла, держа в руках тарелку, но молчала, позволяя ему закончить.
«Для нервов»? отрёк он, отталкивая чашку. Пей сам, если хочешь двойную дозу. Чтобы кости не скрипели, а ты не просила меня смазывать петли. Ты думаешь, ты гость? Ты не гость, ты плесень, обузa, которую твоя дорогая дочь привела в МОЙ дом, чтобы я к тебе прислуживала!
Он встал, навис над столом и обратился к дрожащей старушке.
Ты всю жизнь была ничем, и умрёшь никчёмой. Питательная, больная старуха, которая только создаёт проблемы. Чем раньше это случится, тем лучше для всех, особенно для твоей дочери, которой придётся таскать тебя в больницы, а не жить нормальной жизнью.
Тишина в кухне стала глухой. Он ждал крика, слёз, сценки, но ничего не последовало. Юлия медленно поставила тарелку, её лицо оставалось холодным, как у жука перед тем, как его раздавят. Она посмотрела на него, как на насекомое, готовое к уничтожению, встала, прошла мимо него к прихожей, открыла дверь, выскочила в коридор, а потом вернулась к кухонному проёму и, глядя на Игоря, произнесла:
Вон.
Голос её был тихим, но без места для споров.
Что? удивился Игорь.
Я сказала «вон». Сейчас. В твоей одежде.
Его лицо побелело. Он не мог поверить, что это не пустой разговор.
Ты серьёзно? Выгоняешь меня?
Я предупреждала, ответила она тем же ровным тоном. Одно слово о моей маме иИгорь, ошарашенный, медленно прошёл к двери и вышел, закрыв за собой дверь навсегда.
