ХОЗЯЙСТВЕННЫЙ МУЖИК.
Приезжаем к тестю в деревню, за сотню вёрст от города. В тот самый дом, где он родился и вырос. Откуда в семнадцать сбежал на фронт и куда вернулся в сорок пятом — с пустым рукавом вместо правой руки…
— А Миши нет! За дровами ушёл! — огорчает нас тётя Галя, его старуха. — В соседнем селе клуб разбирают. Отдали бревна даром!
Тестю под восемьдесят. Но крепок ещё, не то что нынешние.
— Далеко село-то? — спрашиваем тётю Галю.
— Да вот же, рукой подать! Килóметров пять всего!
Мы с женой переглядываемся.
Вскоре он «прибывает». Транспорт — древняя детская коляска времён Брежнева, без люльки, кренящаяся под грузом старых досок.
Скидывает перекрещённые на груди ремни, которыми тащил поклажу.
— Глянь! — хвастается нежданной добычей. — Ещё пару ходок — и на зиму хватит!
— Как распилите-то, Михаил Петрович? — помогаю складывать доски в поленницу.
— А вон станок!
Показывает на криво сбитый верстак с приспособами для пилки. Рука-то одна.
На нём лежит ржавая ножовка с железной ручкой. Такая же была у моего отца. Ей я впервые доски пилил.
Сердце сжимается. Хочется помочь — хоть на внедорожнике доски перевезти, хоть рабочих нанять.
— Может, чем помочь, Михаил Петрович? — спрашиваю.
Но он не слушает. Одной рукой останавливает меня и снова набрасывает ремни.
— Фуры только мешают! Так и норовят к обочине прижаться — не ровён час, собьют! — вздыхает.
Машин и правда много. Огромные, длинные, несутся через деревеньку. Трасса на Москву…
— Галка! Я пошёл! — кричит он жене. Та выходит проводить и, когда он скрывается за воротами, с гордостью говорит:
— Добытчик!
Тут до меня доходит. Ему не помощь нужна.
Он живёт тем, что чувствует себя мужиком. Не мужчиной — именно мужиком. Хотя всю жизнь проработал завкафедрой в экономическом институте.
Смотрю вдаль — идёт старик по обочине, за ним коляска без кузова, ремни перекрещены на груди. В этой коляске когда-то возили мою жену. Напоминает бурлака. Только вместо барж — фуры, рёв да копоть…
Не выдерживаю. Беру сына — и в магазин стройматериалов.
Оставляем на его верстаке новую шведскую ножовку с калёными зубьями, в чехле.
Через пять лет забрали его к себе. В тепле и удобстве он не протянул и полугода…
После похорон, на поминках, найду ту ножовку — нетронутую, в том же чехле, на серванте. Односельчане скажут:
— Берег! Хозяйственный мужик был!
— Точно, — киваю. — Мужик. Теперь таких не делают…
