**Мира́ж**
За ужином отец буравил сына колючим взглядом. Ваня догадался: мать проболталась, что после школы он собирается в питерский университет.
Отец с грохотом отставил пустую тарелку и упёрся взглядом в сына. «Начинается», — ёкнуло у Вани внутри. Он готов был сквозь пол провалиться. Под тяжёлым взглядом отца картошка в горле встала комом — ни проглотить, ни выплюнуть.
Выручила мать. Подсунула отцу кружку чая, передвинула вазочку с пряниками.
— Спасибо, мам, я сыт. Чай потом, — пробормотал Ваня, вставая.
— Садись! — рявкнул отец.
Спорить было бесполезно — Ваня опустился на стул.
— Мне уроки… — начал он.
— Успеешь. Мать говорит, в Питер собрался? Чё, тут тебе плохо? Растили, думали, под старость плечо будет, а ты — сопли за хвост, и шасть отсюда?
— Я не сбегаю… — сжался Ваня.
— Не гони. Чё там, в Питере-то, манна небесная?
— Там перспективы. Архитектором хочу быть, у нас такого факультета нет, — Ваня неожиданно для себя повысил голос.
— Саш, отпусти парня, учителя им довольны, — мать положила руку на плечо отца.
— Денег на твою учёбу нет! Там всё за деньги, тут — бесплатно. Чуешь разницу? — гаркнул отец.
— На бюджет поступлю, — упрямо бухнул Ваня. — Всё равно уеду.
— Саш, остынь, не завтра же он уедет, экзамены ещё впереди. Иди, Вань, занимайся, — мать кивнула на дверь. Ваня метнулся вон.
— Ну что его распускаешь? В старости стакан воды подать некому будет…
Ваня замер у двери в комнату, сжимая ручку.
— Хватит. Какая старость? Питер — рукой подать, три часа на «Ласточке». Навещать будет…
Отец буркнул что-то невнятное.
— Пей чай, остынет. Сахарку? — спросила мать.
— Отстань, я не маленький… Сам… — огрызнулся отец.
Буря, кажется, миновала. Ваня закрылся в комнате. Сердце стучало, как молот. Конец марта — ещё два месяца до экзаменов, но это ерунда. Главное — он уедет в Питер, где ждёт настоящая жизнь, сотни дорог. Он всё добьётся…
После выпускного они с матерью поехали подавать документы. Троюродная тётка, сухонькая старая дева, встретила их кисло. Ворчала, что все едут в Питер, а он не резиновый…
— Ладно, живи. Мне не скучно. Только у меня давление, шум не переношу. Поздно не приходи, гостей не води. Утром кашу сварю, ужином поделюсь, а днём сам о себе заботьсясь, — отчеканила тётка.
Мать лишь кивала.
— А за проживание… сколько? — робко спросила она, надеясь, что родственница откажется от денег. Но тётка лишь скривила тонкие губы.
— Сам понимаешь, Питер — не ваша деревня. Жизнь дорогая. Так что не обессудь… — и назвала сумму, от которой у матери глаза на лоб полезли.
— Мам, лучше в общагу…
— Что ты, сынок! Какая там учёба? Деньги с отцом скинем, не переживай.
— Вишь, как заговорила. Неделю в Питере, а уже нос воротит. Только отцу про деньги не говори. Сама разберусь, — вздыхала мать в электричке.
Ваня поступил. Приехал в Питер за неделю до учёбы — освоиться. Ехать с окраины в институт на трёх пересадках — мука, но это же Питер!
Он пропадал в городе с утра до ночи. На Дворцовой дух захватывало! Рядом остановилась экскурсия, гид — молодая женщина — рассказывала что-то бойко. Ваня прислушался. Гид заметила, но не прогнала. Потом группа ушла, а она задержалась, листая телефон.
— Интересно рассказываете, — сказал Ваня.
Она улыбнулась:
— Из провинции?
— Так видно? — Ваня поморщился.
— У приезжих глаза горят.
Он признался, что учиться приехал, но живёт на окраине — будто и не уезжал. Разговорились, незаметно ушли с набережной.
— Я тут рядом живу, — вдруг сказала она. — Устал? Пошли, чаю налью. Потом за дочкой в садик надо. — Она рассмеялась, видя его округлившиеся глаза.
Её звали Лариса. Она была старше его вдвое. Накормила борщом, напоила чаем. Ване не хотелось уходить.
— Можно, ещё зайду? — спросил он на пороге.
Лариса посмотрела на него просто, без насмешки.
— Заходи.
Он выдержал два дня, а на третий пришёл. Топтался у подъезда, пока не увидел её с дочкой. Стал оправдываться, что «проходил мимо», но Лариса сразу поняла. Пока Ваня играл с Марусей, она готовила ужин. Девочка не отпускала его, капризничала, требовала, чтобы он прочёл сказку.
Потом… Ехать к тётке было поздно.
— Останься, — сказала Лариса.
Он остался. Родителям врал, что снимает квартиру с однокурсником (деньги отец присылает). Мать тайком подкидывала на карту.
На каникулах дома он считал дни до отъезда. Родной город стал тесным, как старые джинсы.
Ваня часто забирал Марусю из садика, гулял с ней. По выходным — кино, парки. Стыдно было жить за Ларисины деньги, и после первого курса он перевёлся на заочное, устроился грузчиком. Так и вышло, что застрял у Ларисы на годы.
На третьем курсе встретил Ирину — озорную, с огоньком. Теперь он задерживался, отводил глаза, говорил: «Работа». Лариса молча разогревала ужин. Ночью отворачивался — «устал», а сам грезил о золотокудрой Ирине.
— У тебя кто-то есть? — спросила Лариса однажды. — Ты свободен.
Ваня признался. Обрадовался, что не надо врать. «И мне», — прочёл он в её глазах.
Он собрал вещи (их стало много) и ушёл. Спускаясь, ждал хлопка двери, но его не было. Лариса стояла на площадке, слушая его шаги…
На улице он жадно глотал воздух, ненавидя себя. В метро оправдывался: возрастная пропасть, он ничегоВаня глянул в окно поезда на мелькающие огни Питера и вдруг осознал, что все эти годы гнался за миражами, а настоящее счастье навсегда осталось в той самой квартире, где пахло борщом, смеялась Маруся, а Лариса ждала его, даже когда он уже не заслуживал этого.
