“Исчезни и не мешай”: Последний путь матери
Прожили они с Василием Петровичем жизнь долгую, как таёжная тропа — то подъём, то спуск, то дождь, то ведро. Матрёна Семёновна верила: пока муж рядом, любая беда по плечу. Вместе прошли больше сорока лет. Голодные годы, пожар в доме, смерть двоих старших сыновей… Всё вынесли молча, крепко держась друг за друга. Остался младший — Алёшка. Радость, последняя надежда. Вырос, университет окончил, укатил в город — в Казань. Писал часто, приезжал редко, но Матрёна не обижалась — дела, жизнь, не зря же сын «важную должность» занял.
Когда Василий Петрович умер — сердце не выдержало февральских морозов — Матрёна осиротела навсегда. Дом в деревне замолчал, снег на крыше лег, будто саван. Алёша настоял — забрал мать в город, в квартиру, купленную после свадьбы с новой женой — яркой, дерзкой женщиной по имени Алиса.
Квартира была шикарная: пять комнат, паркет лоснится, техника вся заграничная, даже чайник умел болтать. Но Матрёне здесь всё было чужим. Даже воздух. Из всех комнат ей выделили одну, в самом конце коридора. Не тюрьма, но и не дом. Сидела там тихо, как тень, боясь лишний раз кашлянуть.
— Ты только под ногами не путайся, — шептал Алёша, — Алисе тяжело, она не привыкла к лишним людям.
Матрёна молчала. Вообще-то она почти всегда молчала. Иногда сын заходил поболтать, но редко. А Алиса… будто не замечала её. Проходила мимо с таким лицом, словно наткнулась на лужицу после дождя.
Однажды Алёша позвал мать к ужину. Матрёна переоделась, волосы пригладила, села за стол. А тут Алиса, наливая вино, громко и сладко сказала:
— Ну вот, и наша реликвия почтила нас присутствием! Вы хоть знаете, как тостером пользоваться? Или у вас в деревне до сих пор хлеб на печке пекут?
Смех её звенел, как битая посуда. Алёша промолчал. Матрёна опустила глаза.
Потом был разговор, который она не должна была слышать. Но услышала.
— Алёш, сколько это ещё будет длиться?! Мне стыдно! У меня подруги в гости не идут — боятся этой тени, что шаркает по коридору!
— Ну, она же никому не мешает… сидит в своей комнате…
— А мне сам факт её существования как нож в бок! Сколько ей вообще? Пусть бы спокойно отправилась к праотцам, не мешала нам жить!
— Ты что такое говоришь?! Это же мать!
— Да что она тебе дала, эта «мать»? Бездомную кошку тоже можно кормить, но в квартире с ней никто жить не станет!
Матрёна зажала уши ладонями. Долго сидела так, в темноте. Душа её стонала. Она-то думала, что вырастила настоящего человека… что всё отдала. А оказалось — лишняя.
До утра не спала. Перебирала мысли, вещи, воспоминания. Деньги от продажи дома, что в банке лежали, собиралась сыну отдать — думала, поможет с кредитом. Но он же сказал: «Мать, ну что ты, мы всё в наличке берём.»
В ту ночь она решила. Уйдёт. Тихо, без скандалов. Как всегда.
Собрала узелок: платок, молитвослов, тёплую кофту да немного денег. Вышла так, что даже пол не скрипнул. Долго шла по улицам, пока не нашла вокзал. Купила билет на электричку. А там — до монастыря под Дивеево.
О месте этом знала давно. Когда-то в церковной газете читала, да всё боялась — вдруг сыну понадобится, внуков нянчить придётся. Но внуков не было. И нужна она никому не была.
В монастыре её встретили как родную. Ничего не спрашивали. Просто обняли и сказали: «Поживи у нас. Господь управит.»
Сначала дали маленькую келью. Поставили икону, кровать, шерстяное одеяло. Потом к ней приставили послушницу — Дарью. Девочка помогала ходить, молитвы читала, чай приносила. Матрёна отдала монастырю всё, что имела — и деньги, и колечко, и платок, что бабушка связала. Всё — ради покоя, ради тишины.
И тут она впервые за долгие годы почувствовала себя не обузой, не призраком, а просто человеком. Тёплый свет лампадки, запах ладана, тишина… Всё это лечило её душу. Сидела у окна, вязала варежки, читала Псалтырь. В церкви ставила свечку за упокой Василия. За здоровье Алёши. Даже за Алису.
— Прости их, Господи, — шептала. — Не ведают, что творят.
Через год, когда последние листья опали с монастырских берёз, Матрёна приняла постриг. Имя ей дали — сестра Фотинья.
Она тихо ушла в январе. Утром, после службы. С улыбкой. Так и нашли её в келье — руки сложены, глаза закрыты, свеча догорела до конца.
На похороны Алёша не приехал. Деньги прислал. А в монастыре сказали: «Сестра Фотинья была нам матерью. Мы сами её проводим.»
Теперь над её могилой стоит простой деревянный крест. И греется на солнце старый рыжий кот, которого Матрёна подкармливала. И кажется, будто ветер в ветвях шепчет:
«Исчезни и не мешай…» — нет, не исчезла, матушка. Ты нашла покой.
