“Уйди и не мешай”: Последний путь матери
Прожили она с Иваном Петровичем жизнь долгую, неровную, словно старая просёлочная дорога — то ямы, то ухабы, то солнце, то ливень. Мария Фёдоровна всегда верила: пока муж рядом, никакая беда не страшна. Вместе прошли больше сорока лет. Бедность, пожар, гибель двоих старших сыновей… Сколько вынесли — и всё молча, крепко держась за руки. Остался лишь младший — Алёшка. Свет в окошке, последняя надежда. Вырос, университет окончил, уехал в большой город — в Екатеринбург. Писал часто, приезжал редко, но Мария понимала — дела, заботы, не просто же так сын стал «важной птицей».
Когда Иван Петрович умер — сердце не выдержало крещенских морозов — Мария осиротела окончательно. Дом в деревне опустел, снег ложился на крышу, словно саван. Алексей настоял — забрал мать в город, в квартиру, купленную после свадьбы с новой женой — яркой, дерзкой, по имени Алиса.
Квартира была роскошной: пять комнат, паркет лоснится, техника вся заграничная, даже кофейник умел разговаривать. Но для Марии всё было чужим. Даже воздух. Из всех комнат ей выделили одну, в самом конце коридора. Не клетка, но и не дом. Сидела там тихо, как тень, боясь лишний раз шелохнуться.
— Ты только не мешай, — шептал Алексей, — Алисе тяжело, она не привыкла к посторонним в доме.
Мария молчала. Вообще, она редко говорила. Иногда сын заходил поболтать, но нечасто. А Алиса… будто не замечала её. Порой проходила мимо с таким лицом, будто наткнулась на что-то неприятное.
Однажды Алёша позвал мать к ужину. Мария переоделась, причесалась, села за стол. И тут Алиса, наливая вино, громко и нарочито весело бросила:
— Ну вот, и реликт к нам пожаловал! Вы вообще знаете, как микроволновкой пользоваться? Или у вас в деревне до сих пор печки топят?
Смех её резал слух, как битое стекло. Алексей промолчал. Мария опустила глаза.
Потом был разговор, который она не должна была слышать. Но услышала.
— Алёш, ну сколько это будет длиться?! Мне не нравится! Друзья боятся заходить — эта тень по квартире шныряет!
— Ну, она же ничего плохого не делает… сидит тихо…
— А мне сам факт её существования мешает! Сколько ей лет? Пусть бы спокойно ушла, не мешала нам жить!
— Да ты что такое говоришь?! Это же мать!
— Да что она тебе дала, эта «мать»? Уличную кошку тоже можно подкармливать, но в доме её держать никто не станет!
Мария закрыла уши руками. Сидела так долго, в темноте. Душа её плакала. Она думала, что вырастила хорошего человека… что отдала ему всё. А оказалось — обуза.
Всю ночь она не спала. Перебирала мысли, вещи, воспоминания. Деньги от продажи дома, что лежали в банке, хотела сыну отдать — думала, ипотеку поможет погасить. Но он сказал: “Мама, ну что ты, мы всё за свои взяли.”
Той ночью она решила. Уйдёт. Тихо, без лишних слов. Как и жила.
Собрала узелок: платок, молитвослов, тёплую кофту и немного денег. Вышла неслышно, чтобы даже пол не скрипнул. Долго шла по улицам, пока не нашла вокзал. Купила билет на электричку. А там — до монастыря под Смоленском.
Об этом месте она знала давно. Читала когда-то в церковной книжке, да всё боялась, что сыну будет нужна, что внуков нянчить придётся. Но внуков не было. И нужна она никому не была.
В монастыре её приняли как родную. Не спрашивали лишнего. Просто обняли и сказали: «Поживёшь у нас. Господь управит».
Сначала дали маленькую келью. Поставили икону, кровать, тёплое одеяло. Потом к ней приставили молодую послушницу — Глашу. Девушка помогала ходить, читала молитвы, приносила чай. Мария отдала монастырю всё, что имела — деньги, колечко, шаль, которую ей бабушка связала. Всё — ради покоя, ради тишины.
И тут она впервые за долгие годы почувствовала себя не обузой, не тенью, а просто человеком. Мягкий свет лампад, запах ладана, тишина… Всё это лечило её душу. Сидела у окна, вязала варежки, читала псалмы. В церкви ставила свечку за упокой Ивана. За здравие Алёши. Даже за Алису.
— Прости их, Господи, — шептала. — Не ведают, что творят.
Через год, когда последние листья опадали с монастырских берёз, Мария приняла постриг. Имя ей дали — монахиня Таисия.
Она тихо ушла в декабре. Утром, после службы. С улыбкой. Так и нашли её в келье — руки сложены на груди, глаза закрыты, свеча догорела до конца.
На похороны Алексей не приехал. Прислал деньги. А в монастыре сказали: «Таисия была нам матерью. Мы сами её проводим».
Теперь над её могилой стоит простой деревянный крест. Греется на солнце старый кот, которого она подкармливала. И кажется, будто ветер в ветвях шепчет:
«Уйди и не мешай…» — нет, ты не ушла, матушка. Ты нашла покой.