Прощение
Аграфёна росла в семье, где отец возглавлял крупное предприятие, а мать, живя дома, шила мужские костюмы и варила рассольники. Их деревушка в Сибири казалась крошечной точкой на карте, но после выпускного Аграфёна отправилась учиться в Омск. Там она встретила Алексея, выйти замуж за него естественный ход, и теперь они жили в согласии, владели собственным коттеджем и держали приличную работу.
Однако в их быту царила тишина без детей. Врачи в Москве, в Берлине, в Токио ни один не находил причин к беспокойству. Каждый новый тест на беременность оказывался черным, и Аграфёна, как будто глотающая горькую правду, плакала: «Сколько можно терять? Почему судьба дарует потомство тем, кто не желает?».
В один безмятежный выходной, когда солнце играло золотыми бликами на липовых кронах, она отправилась в парк, где птицы щебетали, будто напевая старую колыбельную. На скамейке сидела старушка с клюшкой, бросающая семечки голубям. Птицы кружились, как будто бы собирали крошки облаков. Аграфёна присела рядом; старушка безмолвно передала ей пакетик, и она начала бросать зерна в воздух.
Тишина между ними стала разговором. Аграфёна призналась, что её гнетёт отсутствие потомства. Старушка слушала, не перебивая, и спросила:
Скажи, Аграфёна, есть ли в твоей памяти люди, которым ты могла нанести боль и о ком забыла?
Аграфёна задумалась, но уверенно ответила, что таких нет.
Ты уверена? Может, в школьные годы?
Вспоминая школьные будни, Аграфёна почти ничего не находила была тихой, скромной ученицей, не ругалась и не дружила тесно с одноклассниками. Внезапно сердце её сжалось, и она вспомнила один случай. В её классе сидела Злата, девочка, воспитанница бабушки, родители которой были бездельниками. Злата была стеснительной, часто называлась «блаженной», и становилась мишенью насмешек.
Злата реже выходила из своей скорлупы, но иногда звонила Аграфёне по домашнему телефону, и они часами обсуждали книги, фильмы и домашние задания. Лицом в школе Злата никогда к Аграфёне не подходила, будто боялась, а Аграфёна, в свою очередь, не хотела, чтобы её увидели с «блаженной».
Однажды Злата пришла в школу в кроссовках и юбке вместо формы. На перемене её молния отскочила, и она попыталась зафиксировать её булавкой. Несмелые парни подкрались, вытянули булавку, и юбка вспорхнула на пол, вызывая громкий смех. Аграфёна стояла, наблюдая, как Злата, краснеть от стыда, схватила юбку и бросилась к реке. Поздняя осень, вода была ледяна, но Злата, будто в трансе, плавала, пока не начала терять сознание. Проходивший мимо мужчина выхватил её, укрыл своей курткой и вызвал скорую.
Больница принимала её в коме, а потом в длительном реанимационном периоде изза переохлаждения. Бабушка навещала её каждый день, а одноклассники лишь шепотом упоминали о «психической травме». Аграфёна собиралась навещать Злату, но забывала.
Годы прошли, и Злата больше не появлялась в школе.
В тот вечер, когда Аграфёна вернулась к старушке, та исчезла, а голуби разлетелись, словно туман над озером. В голове возникло желание поехать в родную деревню, где никогда не было родственников. На следующий день она попросила отгул, объяснив мужу, что «родители попросили». Приехав, она остановилась в придорожном отеле и сразу направилась к дому, где жила бабушка Златы.
Дверь открыла сама старушка, глаза её были тусклы, но голос звучал, как шёпот ветра в берёзах.
Аграфёна? Что привело тебя?
Я хочу увидеть Злату, она живёт здесь?
Конечно, зайди.
Злата сидела в углу, спиной к двери, и рисовала пейзаж, где небо было раскрашено багрянцем.
Злата, помнишь меня? спросила Аграфёна, голос её дрожал.
Конечно, ответила Злата, поворачивая к ней лицо. Ее глаза блестели, как только что открытая раковина.
Аграфёна рассказала о своей боли, о старушке, о том, как ей казалось, что она никогда не сможет стать матерью. Злата слушала, а потом тихо произнесла:
Я ждала тебя в больнице, после того, как ты упала в реку. Я была одна, обижена, и когда врачи сказали, что у меня не будет детей, я мысленно пожелала тебе того же. Я думала, что ты предала меня равнодушием.
Слезы текли по щекам Златы, но в её голосе звучала не гнев, а печаль.
Аграфёна упала на колени, прося прощения:
Прости меня, Злата, за то, что я не вмешалась, за то, что я не пришла в больницу. Я была эгоисткой, и теперь я плачу за свои грехи.
Злата, словно оттаивая от зимы, подняла её:
Я прощаю тебя, Аграфёна. Я сама не держала зла.
Они выпили чай, шептали о том, как лето пахнет липой, и Аграфёна уехала, пообещав часто звонить.
Три месяца спустя она купила ещё один тест на беременность. На полосках появилось два красных штриха она была беременна. С радостным криком она позвонила Злате, которая, словно будто проснувшись от долгого сна, смеялась от счастья, ведь теперь её собственный «проклять» исчез. Затем Аграфёна позвонила мужу и родителям, и их голоса прозвенели, как звон колокольчиков.
Беременность прошла легко, и на свет появилась девочка Алиса. Злата согласилась стать крестной, и их руки встретились в тихом молчании, словно два куска льда, ставшие одной рекой.
И вот в этом странном сне мы слышим, как слова, произнесённые в гневе, могут вернуться к нам, как бумеранг, падающий в озеро. Не желайте зла, живите в согласии, и пусть ваш сон будет светлым.
