Изменения в жизни порой происходят не тогда, когда ты к ним готов, а когда, казалось бы, опустился на самое дно. Я пережила рак, одиночество, страх быть матерью… и чуть было не утратила самое дорогое, что у меня есть. Но в последний момент все изменилось.
Меня зовут Анастасия, мне 31 год, я из Санкт-Петербурга. Но события, о которых я хочу рассказать, произошли далеко от дома — в стране, где я не знала ни языка, ни людей. Именно там я стала матерью, и там же чуть не отказалась от своей дочери.
Когда мне было 24 года, мне поставили страшный диагноз — рак шейки матки. Всё разворачивалось стремительно: операция, реабилитация, страхи. Врачи сказали, что, скорее всего, детей у меня никогда не будет. Я не спорила, а приняла это как данность. Решила, что моя жизнь пойдет другим путем: без семьи, без детей, но с работой, путешествиями, свободой.
Так и случилось. Я сделала успешную карьеру в финансовой сфере, уехала работать в Австрию, путешествовала по миру. Романы с мужчинами были, но без обязательств. Я не позволяла себе влюбляться и не строила планов. Жила, казалось бы, наполовину. Но вроде этого было достаточно.
Однажды я заметила, что часто чувствую слабость и головокружения. Я списывала это на усталость. Однако, когда я посетила гинеколога, подозревавшего беременность, он шокировал меня:
— Вы беременны. Четвёртый месяц.
Я не могла поверить. Я ведь считалась бесплодной! Ошибка? Нет, врачи подтвердили всё.
Это была паника. Я не хотела ребёнка. У меня не было постоянного мужчины, не было плана, не было желания быть матерью. Я никому не сказала — ни родным, ни друзьям, ни коллегам. Носила свободную одежду, старалась просто игнорировать происходящее.
И вот настал девятый месяц. У меня была давняя мечта — путешествие в Южную Америку. Оплаченное заранее путешествие, и я решила, почему бы и нет? Я полетела в Аргентину, и там, среди тропических ливней и испанской речи, начались роды.
Я родила в маленькой больнице недалеко от Кордовы. Дочку назвала Дарья. Я не испытывала ни радости, ни счастья. Только усталость и страх. Я даже думала оставить её там, в стране, где никто никого не знает.
Но клеймо бедности, которое я увидела вокруг себя, поразило меня. А я поняла: если и оставлять Дарью, то хотя бы в России. Обратилась в наше посольство, и там помогли сделать документы. С трудом, через множество пересадок, я вернулась домой.
Я была без сил, без копейки денег, с младенцем на руках. На следующий день, не раздумывая, отнесла её в детский дом. Объяснила, что не могу справиться. Соцработники не осуждали. Просто молча приняли.
Я вернулась домой, легла в кровать, и ощутила пустоту. Всё было как будто не со мной. Через два дня я вышла на работу.
Но вскоре мне позвонили из приюта.
— С вашей девочкой что-то не так. Она не ест, не реагирует, только плачет.
Я пошла туда. Не знаю зачем. Может, хотела убедиться, что это не моя вина. Но когда я увидела её — худенькую, с потухшим взглядом, закутанную в чужое одеяло — у меня что-то перевернулось.
Она узнала меня. Не заплакала, не улыбнулась. Просто смотрела, будто ждала. И я поняла: она моя. Она нуждается во мне так же, как я в ней.
Я вернулась домой и всю ночь не спала. Утром пришла на работу и рассказала всё — и начальству, и коллегам, и друзьям. Я больше не хотела врать.
Через неделю я забрала Дарью домой.
Сперва было тяжело: бессонные ночи, страх, усталость. Но каждый день она становилась крепче, а я — сильнее. Мы привыкали друг к другу, стали семьей.
Сейчас Дарье три года. Она смеется, бегает по квартире, поет песни. А я снова живу по-настоящему. Без масок, без бегства. Я — мама. И пусть нас двое, но мы счастливы.
Я не знаю, встречу ли когда-нибудь мужчину, который полюбит нас обеих, но это уже не важно. Главное, что я однажды нашла в себе силы выбрать не страх, а любовь. И не жалею ни на секунду.
Дарья — моё спасение. И мое искупление.
