Из-за ссоры с дочерью я лишилась права видеть внучку…
Я шла знакомой тропкой к детскому саду — той самой, где уже годы встречаю свою малышку Анфису. Обычно она замечала меня первой и с визгом «Бабушка-а-а!» неслась в мои объятья. Но в тот день всё было по-другому. Увидев меня издалека, она сделала шаг вперёд, глаза загорелись, но воспитательница тут же перехватила её, что-то шёпотом сказала — и Фися, потупившись, отвернулась к игрушкам в углу. А мне та же женщина объяснила ровным, но жалеющим голосом:
— Извините, но мама написала заявление. Забирать девочку могут только она и отец. Больше никто.
Я застыла, словно вмерзла в асфальт. Меня будто оплевали. Как так? Почему? Я же не чужая! Это моя кровинка… Я всегда была рядом — не за спасибо, а от чистого сердца.
Моя дочь Светлана вышла замуж пять лет назад. А через пару лет родилась Анфиса — наше счастье. Я не просто помогала, я жила их ритмом: кормила, гуляла, укачивала, читала на ночь, водила в сад и забирала. Особенно когда Света с мужем пропадали на работе. Зять задерживался допоздна, дочь приходила к закрытию — в группе к тому времени оставались лишь Фися да один мальчик, бабушка с дедом которого жили в области. А я — всегда на подхвате! Каждый день!
Но вся эта горечь вспыхнула из-за, казалось бы, обычного разговора за воскресным самоваром. Я принесла ватрушки, Анфиске — новую матрёшку, и заметила, что у Светы изменилась походка, животик округлился. Догадка подтвердилась — она ждала второго. И я, как мать, не удержалась:
— Светочка, ты серьёзно собралась рожать ещё одного в вашем-то положении?
Она спокойно ответила:
— Да. Мы решили. Разница между детьми хорошая.
И тут началось. Я не смолчала: напомнила про ипотеку, про то, что на работе держатся за место, будто за последний трамвай, про то, что с трудом сводят концы с концами. Прямо сказала, что не потяну двоих внуков.
Света вспыхнула. Зять молча вышел на балкон, не желая ввязываться, а она выдала всё:
— Мы тебя никогда ни о чём не просили! Ты сама лезешь, сама помогаешь, а теперь ещё и упрёки? Спасибо, мам, но дальше сами справимся.
И справляются. Но какой ценой? Анфиса — ребёнок ранимый, тихий, не от мира сего. В саду ей нелегко: то игрушку отнимут, то в игру не примут, то толкнут. А теперь, когда её забирают последней, она вынуждена коротать часы в смешанной группе, где малыши мешаются со старшими. Гам, крики, неразбериха. А она — жмётся к воспитательнице, ждёт, когда за ней придут. А я — не могу. Мне запретили.
Я унижалась, звонила Свете, умоляла: «Ну хватит! Поругались — и ладно… Кто без ссор?» Но она ледяная:
— Пусть сидит в саду до семи, воспитателям за это платят. Может, хоть научится общаться, а то растёт как затюканный заяц. Всё к тебе да к тебе…
А я-то знаю: Анфиса каждое утро ревёт, цепляясь за мамину юбку, а вечером, уткнувшись в окно, всё высматривает знакомый силуэт — меня. А я стою вдали, как посторонняя. И сердце разрывается от горя и бессилия.
Вот так, одно необдуманное слово — и ты уже не бабушка. Просто женщина, которая когда-то читала сказки, заплетала банты и целовала в макушку. А теперь — лишена права быть рядом. Молчание — действительно золото. Лучше бы я его не теряла…
