**Дневник Анастасии Соколовой**
Дождь хлестал, будто сама судьба выносила приговор, а я дрожала на холодных ступенях особняка Морозовых, прижимая к груди новорожденного. Руки немели от тяжести ребёнка, ноги подкашивались, но боль в сердце была сильнее она едва не сломила мою волю.
За мной глухо захлопнулись массивные дубовые двери, и их эхо разнеслось по пустому двору.
Ещё минуту назад Дмитрий Морозов наследник одной из самых влиятельных семей в Москве стоял рядом с родителями, вынося свой холодный вердикт:
«Ты опозорила наш род, прошипела мать ледяным шёпотом. Этот ребёнок не входил в наши планы».
Дмитрий избегал моего взгляда, лишь добавил тихо:
«Всё кончено. Твои вещи вышлем. Уходи».
Я молчала. Слёзы застилали глаза, когда я крепче прижала к себе сына Артёма. Я отдала всё мечты, свободу, даже саму себя ради этой семьи. А теперь они выбросили меня, как ненужный хлам.
Малыш сладко всхлипнул. Я убаюкивала его, шепча сквозь шум дождя:
«Тише, солнышко. Мама здесь. Мы справимся».
Без зонта, без денег, без приюта я шагнула в ливень. Морозовы даже не пошевелились они наблюдали из окон, как я растворяюсь в серой пелене города.
Недели скитаний по ночлежкам, церквям и холодным электричкам. Я продавала украшения последним ушло обручальное кольцо чтобы накормить и вылечить сына. Играла на скрипке в метро, собирая жалкие копейки.
Но никогда не просила милостыню.
Наконец, старушка Марья Ивановна, хозяйка ветхой лавки, заметила мою упрямую решимость и предложила сделку: работать у неё за сниженную плату за комнату.
Я согласилась без раздумий.
Днём стояла за прилавком, вечерами рисовала на обрезках холста дешёвыми красками. Артём спал в корзине с полотенцами, пока я вкладывала душу в каждый мазок.
Трудности закаляли. Каждая улыбка сына придавала сил.
Три года спустя судьба улыбнулась мне на ярмарке в Санкт-Петербурге.
Вера Петрова, известная галеристка, остановилась у моего уличного «вернисажа».
«Это ваши работы?» спросила она, поражённая.
Я кивнула, смущённая, но с надеждой.
«Потрясающе, выдохнула она. Искренне, пронзительно, прекрасно».
Она купила три картины и пригласила на выставку. Хотя у меня не было ни платья, ни няни, Марья Ивановна одолжила мне одежду и осталась с Артёмом.
Тот вечер изменил всё.
Моя история брошенной матери, возродившейся через искусство, разлетелась мгновенно. Картины раскупали, приходили заказы. Обо мне писали в газетах, журналах, говорили по телевидению.
Я не хвасталась. Не мстила.
Но помнила.
Прошло пять лет, и я вошла в сияющий зал фонда Морозовых.
После смерти главы семьи совет переменился. Финансовые трудности и испорченная репутация заставили их пригласить известную художницу.
Они не ожидали, кто войдёт в дверь.
В тёмно-синем платье, с высоко собранными волосами, я стояла гордо, а рядом семилетний Артём.
Дмитрий, постаревший и осунувшийся, замер, встретив мой взгляд.
«Настя? Но как»
«Анастасия Соколова, объявила ассистентка, приглашённый художник года».
Я едва улыбнулась.
«Здравствуй, Дмитрий. Давно не виделись».
Он запнулся: «Я не знал не думал»
«Да, тихо сказала я. Ты не думал».
В зале пробежал шёпот. Его мать, теперь в инвалидном кресле, застыла, широко раскрыв глаза.
Я положила папку на стол.
«Моя коллекция Непокорённые. Это история боли, материнства и силы после предательства».
Тишина.
«И, добавила я спокойно, все доходы пойдут в приюты для матерей и детей».
Возражать никто не посмел.
Дмитрий стоял, будто вкопанный, глядя на женщину, которую когда-то выгнал.
Старший менеджер осторожно спросил:
«Анастасия, ваше предложение трогательно. Но ваши связи с семьёй не проблема ли?»
Моя улыбка не дрогнула.
«Связей нет. У меня только одна фамилия сына».
Дмитрий попытался: «Настя Артём»
Я посмотрела ему в глаза:
«Артёму хорошо. Он первый в классе, играет на фортепиано. И знает, кто с ним а кто отвернулся».
Он потупил взгляд.
Через месяц выставка открылась в отреставрированной церкви. Центральная картина «Изгнание» изображала женщину с ребёнком у закрытых дверей особняка. Её лицо светилось силой. От руки тянулась золотая нить дорога в будущее.
Критики назвали её «шедевром стойкости». Билеты разлетелись мгновенно.
В последний вечер пришёл Дмитрий один.
Его семья распалась, мать в доме престарелых, фонд на грани краха. Он долго стоял перед «Изгнанием».
Когда он обернулся, я была рядом в чёрном бархате, с бокалом вина, сияя уверенностью.
«Я не хотел такого, прошептал он».
«Знаю, ответила я. Но ты позволил».
Он сделал шаг. «Я боялся. Родители»
Я подняла руку:
«Не оправдывайся. У тебя был выбор. А я стояла под дождём с твоим сыном. А ты закрыл дверь».
Голос дрогнул. «Можно ли что-то исправить?»
«Не для меня. Но, может, Артём захочет тебя узнать. Если захочет».
«Он здесь?»
«Нет. На уроке музыки. Играет Чайковского прекрасно».
На его глазах блеснули слёзы. «Скажи ему что я сожалею».
Я едва кивнула. «Когда-нибудь скажу».
Потом развернулась и ушла сильная, свободная, непокорённая.
Годы спустя я основала «Дом Надежды» приют для матерей в беде. Я не мстила. Я строила новую жизнь.
Однажды вечером, помогая очередной девушке, я взглянула во двор.
Мой сын, теперь двенадцатилетний, смеялся среди других
