Антонина Петровна обожала в этом мире лишь две вещи: себя – безраздельно, и своего сынка Ванюшу – с фанатичной, почти священной преданностью. Ванюша был не просто сыном. Он был Солнцем, вокруг которого крутилась её маленькая, тщательно выметенная вселенная. С пелёнок ему доставалось всё самое лучшее: игрушки, о которых соседские ребятишки лишь мечтали, костюмчики «как у самого царя», да разные заморские сласти.
Ванюшу таскали по всем возможным кружкам: от балета («Для осанки, Ванюшенька!») до борьбы («Чтоб мог постоять за себя!»). Ванюша, надо отдать ему должное, проявлял завидное постоянство: нигде не задерживался дольше трёх недель. Учёба казалась скучной, занятия – невыносимыми. Гораздо веселее было гонять голубей во дворе, разрисовывать афиши и дразнить кота Барсика, за что тот однажды оставил ему на новеньких штанах памятные царапины. Антонина Петровна лишь вздыхала: «Ну что поделаешь, нрав!»
Ванюша вырос. Превратился в этакого сонного увальня с руками, не знавшими труда. И тут перед Антониной Петровной встала новая священная задача: уберечь своё Солнце от посягательств. От девушек. Особенно – от «неподходящих». В её личный список «подходящих» входили: квартира (обязательно отдельная, в центре Москвы), машина (иномарка, не старше пяти лет) и родители (обязательно с положением). Ваня, привыкший, что мать лучше знает, покорно отшивал одну за другой. «Ну куда тебе, Вань, у неё отец – простой учитель!» или «Представляешь, она вообще на трамвае ездит! Совсем не пара». Постоянной девушки не было. Все были «не те».
Пока однажды в Доме культуры, куда Ваню занесло в поисках бесплатного концерта (а вдруг угостят?), он не столкнулся нос к носу с Таней. Таня несла стопку книг, и они рассыпались. Ваня, движимый редким порывом, помог собрать. Заглянул в большие, серые, как осеннее небо, глаза. И… что-то ёкнуло. Таня работала библиотекарем. Жила в скромной «однушке» на окраине, доставшейся от бабки. Машины не водила. Родители – сельские учителя. По всем меркам Антонины Петровны – полный крах. Но Таня была тихой, улыбчивой, пахла книжной пылью и ванильным печеньем. Ваня, впервые в жизни, ослушался мать. Привёл Таню домой.
Антонина Петровна встретила невесту, как полковник – шпиона. Осмотр с головы до пят. Чай – еле тёплый. Вопросы – как допрос:
«Квартира есть? Однушка… На окраине… Родители? Учителя? Да уж… А машину водить умеешь? Нет? Ну и ну…»
Таня краснела, мяла салфетку, отвечала тихо и честно. Ваня жевал мамин пирог и смотрел в потолок. В душе Антонины Петровны бушевала буря возмущения. «Эта серенькая мышка?! Для моего царевича?! Да никогда!»
Но Ваня упёрся. Впервые. Возможно, единственный раз в жизни. И Антонина Петровна, стиснув зубы, дала согласие. Не потому что смирилась. Она затаилась. Как змея.
Свадьба была скромной. Таня переехала в квартиру Антонины Петровны (куда же ещё?). И началось. То, что в приличном обществе именуется «притиркой», а на деле – методичное унижение.
«Танечка, суп сегодня… ка«Танечка, суп сегодня… какой-то невкусный, не то что у меня получается — Ванюша мой обожает наваристый борщ, а это просто вода водой».
