Слушай, я больше не могу. Куда деть мою пожилую маму?
Не знаю, сколько ещё выдержу. Вначале казалось — справлюсь, что это временные трудности, что любовь и терпение помогут. Но сейчас я на грани. Всё — эмоции, силы, нервы — на нуле. Кто-то, может, осудит, а кто-то поймёт, если сам через это прошёл. Расскажу тебе, не для оправданий — просто надо выговориться.
Меня зовут Светлана, я младшая в семье. Есть старший брат, на три года старше. Мама родила нас поздно: брата — в сорок два, меня — в сорок пять. Они с отцом долго не могли завести детей, и когда получилось, мама считала нас чудом. Мы были её смыслом. Хотя она и старше других мам, она вкладывала в нас всю себя — заботу, тепло, образование.
Когда мне было семнадцать, не стало папы. Для нас с братом это был удар, а для мамы — конец света. Она едва держалась, и я, как могла, её поддерживала. Брат уехал учиться, потом в Германию — работать, строить карьеру, заводить семью. Мы остались вдвоём. Я и мама.
Прошли годы. Сейчас маме семьдесят восемь. И я всё ещё с ней. Только теперь это уже не просто мама. Это человек, за которым нужен постоянный уход. Круглосуточный. И я не справляюсь.
Мама путает простые вещи. Оставляет утюг включённым, забывает выключить газ, может поставить чайник в холодильник, а масло — в шкаф. Я сто раз говорила: «Не надо помогать, я сама». Но она упорно пытается — от доброты, от привычки, от того, что хочет быть полезной. А мне стыдно её остановить, ведь вижу, как ей больно от своей беспомощности.
А потом случилось худшее. Мама вышла и не вернулась. Забыла, куда идёт, забыла, где живёт. Три часа я её искала — обзвонила всех, обегала весь район, чуть с ума не сошла. Нашла случайно — подруга заметила её на другом конце города. Мама стояла растерянная, замёрзшая, испуганная. А я — опустошённая, без сил.
Это теперь обычное дело. Постоянное напряжение. Вечный страх, что что-то случится. Я не могу расслабиться ни на минуту. Просыпаюсь от каждого шороха, никуда не уезжаю, не живу — выживаю. Я не дочь — сиделка. И это медленно меня убивает.
А у меня ведь свои семья, дети, внуки. Я их люблю, жила для них. Но сейчас вся моя жизнь — мама. И я чувствую, как таю. Устала. Выгорела. По ночам плачу — не знаю, что делать.
Даже мысль вслух произнести страшно: «Куда определить маму?» Само слово «отдать» — как предательство. Как будто я не дочь, а чужая. Но ведь есть же дома престарелых, пансионаты с уходом. Почему я не могу подумать об этом без этого кома вины в груди?
Потому что нас так воспитали. Потому что мать — святое. Она родила, вырастила, берегла. И теперь мой долг — быть рядом. Но долг — не каторга. А у меня чувство, будто мне на шею камень повесили и сказали: «Тащи, пока ноги не подкосятся».
Брат помогает деньгами, звонит, поддерживает. Но он — в Германии. Он не видит, как мама плачет по ночам, путает моё имя с именем тёти, теряется в двух соснах. Он не носится в панике по району, когда она не приходит из магазина. Он не подбирает осколки разбитых тарелок. Он живёт спокойно. А я — здесь. В этом замкнутом круге.
Не знаю, что делать. Хочу просто дышать. Проснуться без тревоги. Приехать к дочери, не боясь, что мама за это время квартиру спалит. Я не прошу многого. Просто хоть немного жизни. Хоть каплю покоя.
И пусть кто-то скажет, что я плохая дочь. Что мать надо носить на руках до конца. Но пусть сначала сам попробует так прожить год, два, пять. Потом расскажет, каково это — быть живым человеком, но не иметь права на передышку.
Я не хочу бросать маму. Хочу, чтобы ей было хорошо. Чтобы её опекали, чтобы она была в безопасности. Хочу её любить, а не бояться. Но сейчас — я сдаюсь. И если есть место, где ей помогут, где за ней присмотрят — может, стоит подумать?
Не знаю. Честно, не знаю. Но я больше не могу…
