Сегодня был тяжёлый день. Сижу на кухне, пью остывший чай, и перед глазами — всё, что случилось.
— Ба, сказку! — клянчит шестилетний Ваня, укутавшись в одеяло.
— Короткую, — вздыхаю я, поправляя ему подушку. — Завтра в садик проспишь.
— Не просплю, — вяло бормочет он, зевая.
Выключаю люстру, оставляю ночник, беру книжку с полки, надеваю очки и сажусь на край кровати.
— Ложись со мной, — хнычет Ваня и отодвигается, освобождая место.
— Так и засну тут, — ворчу, но ложусь — устоять перед его умоляющим взглядом невозможно. Он тут же прижимается ко мне, и я начинаю читать, прислушиваясь, как его дыхание становится ровным.
Через полчаса осторожно поднимаюсь, выхожу, прикрываю дверь.
На кухне трогаю чайник — ещё тёплый. Наливаю чай, но после первого глотка морщусь: остыл. Выливаю, подхожу к окну — за ним тяжёлая, непроглядная тьма.
Где Надя? Обещала к девяти, а уже за полночь. Может, у подруги заночевала? Но позвонила бы…
Раздаётся резкий звонок. Вздрагиваю, хватаю телефон — незнакомый номер.
— Здравствуйте, майор Соколов. Надежда Владимировна Громова вам кем приходится?
— Дочерью… Что случилось? — голос дрожит.
— Вы только не волнуйтесь…
— Да как не волноваться?! — почти кричу, но тут же сжимаю кулаки. — Вы скажите прямо… она жива?
— Жива. Но в коме.
Больше слов не слышу. Сердце колотится, в глазах темнеет.
— В какой больнице? — выдавливаю из себя.
— В Первой градской. Но сейчас не езжайте — она в реанимации.
Разговор стихает, я сижу, сжимая в руках пузырёк с валерьянкой. Начинаю отсчитывать капли, но пальцы дрожат — в итоге просто плескаю в чашку, разбавляю водой и выпиваю залпом.
— Господи, спаси и сохрани… — шепчу, крестясь на иконку в углу.
Утром Ваня будит меня, тряся за плечо:
— Ба, мама не приехала?
Глотаю ком в горле.
— Нет… Звонила, осталась у подруги.
— Врёшь, — говорит он тихо. — Я слышал, как ты разговаривала с полицией.
Ну всё. Правду не скроешь.
— Ваня, мама в больнице…
Он вырывается из моих рук, глаза расширяются.
— Она умрёт?!
— Нет! Просто… ей нужно немного полежать.
В больнице врач хмуро объясняет: «Состояние тяжёлое, но шансы есть».
— Мама нас слышит? — спрашивает Ваня.
Доктор пожимает плечами:
— Попробуйте.
В палате Надя — бледная, в трубках, в синяках. Ваня берёт её руку:
— Мам, ты слышишь? Я здесь. Проснись, пожалуйста…
И вдруг — её пальцы шевельнутся.
— Она двинула рукой! — кричит Ваня.
Медсёстры сбегаются, врач прогоняет нас. За дверью проходят часы… Наконец, нас пускают обратно.
Надя смотрит на нас мутным взглядом, но — смотрит. Из уголка глаза скатывается слеза.
— Слава Богу… — падаю на стул, сжимаю её ладонь.
Она выкарабкалась.
А потом объявляется её бывший. Не видел сына годами, а тут — «заберу, ты же старая».
— Попробуй, — шиплю я. — Через мой труп.
Он бурчит что-то про суд, но я знаю — это блеф.
Через месяц Надя уже дома. Говорит тихо, но говорит.
Ваня уверен, что это он её разбудил. Я думаю — мои молитвы. Врачи говорят — просто повезло.
А по-моему, все правы.
Вывод: семья — это когда все держатся друг за друга. Даже если кажется, что надежды нет.
