**Дневник.**
Иногда я мечтаю об одном — сбежать. Куда угодно: в другой город, на край света, хоть в деревню под Псковом. Лишь бы подальше от свекрови. Иначе сойду с ума. У меня уже дергается глаз, как только слышу её бодрое: «Я вам полезную вещь принесла! Вы будете в восторге!»
Когда мы с Сашей только поженились, друзья завидовали: мол, тебе с тёщей повезло — не лезет, не ворчит, даже пироги без спроса не суёт. Сначала так и было: она будто поддерживала нас. Но, видно, внутри копилась энергия, которая рано или поздно должна была взорваться. И когда взорвалась — смела всё.
Сначала она хотела устроить нам пышную свадьбу — с «горько!», банкетом и сотней гостей. Но мы отказались. Чудом избежали кошмара — её младшая дочь как раз выпускалась, вот она туда и направила свою бурную деятельность. Но не успокоилась.
Мы тогда снимали квартиру. Хорошая, светлая, уютная. Но свекровь начала таскать туда «нужные вещи» — треснутые тарелки, вилки с погнутыми зубьями и, конечно, шторы. Эти чертовы занавески до сих пор мне снятся — бархатные, бордовые, с дырами от моли.
— Это же бархат! Просто почини, и будет как новое! — восторженно говорила она.
А у меня в голове крутилась одна мысль: если они такие замечательные, почему не повесила у себя?
Когда мы наконец купили свою квартиру — помогли мои родители и крёстные Саши — я наивно надеялась, что всё изменится. Но свекровь решила: раз денег не дала, поможет иначе. То есть так, чтобы у нас волосы встали дыбом.
Сначала приволокла обои. Им, наверное, полвека. Выцветшие, сырые, пахнут плесенью. Потом настояла, чтоб плитку в ванной клал «дядя Вася» — якобы мастер на все руки. В итоге всё криво, плитка отвалилась через неделю, швы позеленели, и мы нанимали других рабочих, чтобы переделывать её «бесплатную помощь».
Потом был холодильник. Она его едва не на руках притащила. Гудел, как реактивный самолёт, а вонь… Словно внутри что-то сдохло. Мы его выкинули в тот же день, но свекровь устроила истерику:
— Его просто надо было помыть! Ещё бы десять лет прослужил! А вы неблагодарные!
Потом был диван с дачи её племянницы. Потом сервант из советских времён. Потом ковёр, пахнущий нафталином и сыростью. Мы всё это отказались брать — и каждый раз был скандал. Слёзы. Обиды. Укоры.
Теперь я жду ребёнка. Сначала скрывали, но когда живот стал виден — пришлось сказать. И всё… Свекровь тут же начала собирать «приданое»: коляску от какой-то Марины, кроватку от Люды, вещи, в которых выросло пятеро детей…
А я не хочу. Не хочу, чтоб мой ребёнок спал в чужой кроватке. Не хочу коляску с отваливающимися колёсами. Не хочу застиранные чужие распашонки. Я брезгую. И обидно, что моё мнение никого не волнует.
Сейчас свекровь продолжает наступление. Я молчу — беременность не лучшее время для ссор. Оборону держит Саша, он отмахивается, отказывается. Но вижу — устаёт. А у его матери энергии — как у атомной станции, и конца этому не предвидится.
Иногда хочется продать квартиру и исчезнуть. Не потому что я злая. Просто хочу тишины. Свободы. Своей жизни — без бархатных штор, воющих холодильников и ковров из прошлого века. Хочу дышать. Хочу родить ребёнка и жить в своём чистом, новом, спокойном гнезде. Без «добрых намерений», от которых хочется кричать.
**Вывод:** Доброта должна быть ненавязчивой. Иначе она становится тяжкой ношей.
