Ольга Петровна стояла у окна, наблюдала, как в саду бегают дети из соседнего дома. В руках у неё дрожали бумаги, только что принесённые курьером. Простые строки, написанные привычным почерком, переврали всё вверх дном.
«Клавочка, скорее езжай. Нужна срочная беседа. Анастасия заболела. Плохо. Танька.»
Сорок лет дружбы. Сорок лет они делили всё пополам – радость, тоску, секреты. Но одну тайну Ольга не могла раскрыть близкой подруге. Долгий пыткой, терзавший её сердце, уже тридцать лет.
До деревни Кривое Озеро автобус несся два с половиной часа. Ольга сидела у окна и вспоминала. Таньке тогда было двадцать восемь, ей – двадцать пять. Вместе трудились на фабрике, жили в общежитии через стенку. По вечерам чай пили, до поздней ночи болтали, мечты строили.
Потом в их жизни появился Михаил Иванович.
Высокий, рослый, с густыми чёрными волосами и серыми глазами. На фабрике он пришёл новым мастером, и вся дружина засуетилась: чужие платья поправляли, уста красили. Его же взор приковывался только к Тане.
– Клав, – шептала подруга, лежа на кровати в потемках, – мне, кажется, влюбление. По-настоящему. С первого раза.
Ольга молчала, в тишине думая: «И я. С тем же чувством.»
Михаил Иванович ухаживал за Таней по-старинке: цветы, кино, прогулки. Ольга приходила третьей, улыбалась, беседа вела, но внутри всё время рушилось. Потому что видела: он уважает, честен. Именно такого мужчину она мечтала встретить.
– Клавочка, – Таня, прижимаясь к ней после свидания, говорила, – как счастлива! Сегодня признание от него. Влюблён!
– Представляю, – шептала Ольга, отводя глаза.
Свадьбу отпраздновали смирно, но задорно. Ольга – свидетельница, красивый тост, танцы. Всё время чувствовала, как сердце рвётся. А когда молодые в свадебное путешествие уехали, три дня плакала в подушку.
Через год у Тани и Михаила Ивановича дочка Анастасия родилась. Ольга стала крестной. Каждый день помогала, одежду носила, памперсы меняла. При этом себя не искала, Михаила не глядела.
– Не знаешь, что собой делали бы без тебя, – Таня, укладывая дочь спать, говорила. – Ты как родной.
«Если бы знала», – Ольга думала.
Когда Анастасии три года стало, Михаил Иванович в Москву устроился. Хорошая должность, приличный оклад. Семья переезжать собралась.
– Вместе поедем, – уговаривала Таня. – Что тут делать, работа всякая, жизнь какая… В Москве интереснее будет.
Ольга тридцать дней мучалась. С одной стороны, не хотелось расставаться. С другой – понимала: больше не вынесет. Ежедневно их счастье видеть, подругой роль играть, когда душа плачет.
– Не могу, Танечка, – в итоге сказала. – Мама тут, одна. Больна. Не брошу.
Полуправда. Мама действительно хворала, но не хуже других. Просто Ольга решила: отпустить всё. Их, и себя.
Проведение было с поцелуями. Таня плакала, Анастасия крёстную никуда не отпускала. Михаил Иванович руку молча пожал, в глазах – будто что-то хотел сказать.
– Спасибо за всё, – тихо произнёс он. – Вы… особенная женщина, Ольга Петровна.
В той миг ему в окошках сожаление мелькнуло. Может, иллюзия.
Первые годы после их отъезда – тяжёлые. Ольга работала, маму выхаживала, личность устроить пыталась. Кавалеры находились, некоторые даже ухаживания. Но всех в уме Михаилом Ивановичем сравнивала – никто не управлял.
Письма от Тани приходили регулярно. Потом телефоны дружину объединили. Таня рассказывала о московской жизни, Анастасии успехи. Михаила упоминала редко.
– А как он? – иногда.Oльга спрашивала, пытаясь незаметной быть.
– Да работает, – отвечала Таня. – Устаёт. Мы как соседи стали. Каждый сам по себе живёт.
«Вот и конец идеальной любви?» – думала, но вслух не говорила.
Маму восемь лет назад похоронили. Одна Ольга осталась. Учительницей русского языка вошла в местной школе, размеренная жизнь. Иногда думала: «Может, тогда в Москву шла?» Но мысли гнала.
Михаил и Таня пять лет назад развелись. Анастасия замуж вышла, двое детей. Таня к дочке переехала, помощницей стала.
– Может, и к лучшему, – говорила она однажды. – Миша и я чужими стали. Один дом – разные люди. Работа, внуки. С кем разговаривать-то?
– А где всё? – не удержалась Ольга.
– Однокомнатка на окраине. Встречи когда к Насте. И то редко. Он командировками занят.
Ольга слушала, смесь жалости и облегчения чувствуя. Видимо, то, что звалось идеалом, не было им.
Автобус остановился. Ольга взяла сумку, вышла. Путь до дома Тани – пять минут. Кривое Озеро изменилось: коттеджи поплыли, дороги заасфальтировали. Домик Тани остался, с палисадником аккуратным.
Таня на пороге ждала. Пожила, худая, волосы седые. Но глаза добрые.
– Клавочка! – обняла. – Как я рада! Скорее, чай поставлю.
Чай пили с вареньем, сначала о пустяках. Но Ольга чувствовала – Таня рвётся.
– Тань, что с Настей? – прямо спросила. – В письме написала, что серьёзно заболела.
Таня заплакала. Тихо, без слов, слёзы по щекам текли.
– Болезнь, Клавочка. Уже все признаки. Доктора говорят… – не может произнести.
Ольге сердце замерло. Анастасия – её крестница, которую как младенца вынашивала, ходить училась. Живая, умная, потом мать двоих детей.
– Время? – спросила.
– Может, полгода. Может, меньше. – сотрёт глаза. – Она знает. Мы знаем. Зовёт… тебя.
– Конечно! – тут же отвечает.
– Подожди, – Таня руку кладёт. – Есть ещё. Миша приехал. В доме живёт. Он тоже с нами рядом.
Сердце быстрее бьётся. Тридцать лет не виделась. Вспоминала лицо, речь, голос. Теперь…
– Он тебя помнит, – продолжает Таня. – Вчера спросил, приедешь ли. А когда я сказала, что да, становился огненный. Как молодой, будто.
Вечером в троём чай пили. Михаил Иванович тоже стар, волосы седые, морщинки у глаз. Но взгляд живой, добродушный.
– Ольга Петровна, – говорит, когда Таня с кухни. – Как же я рад. Столько лет.
– И я рада, – отвечает, стараюсь спокойно быть.
– Понимаете, – наклоняется. – Я думал о вас. Особенно последнее десятилетие. Когда с Таней всё срасталось, я понимал: кого-то важного недостаёт. Это вы.
Ольга покраснела. Может, догадался?
– Вы всегда душой нашей семьи были, – продолжает. – Когда вы остались, а мы уехали, что-то разорвалось. Понимаете?
Кивнула, речи не слушала.
– Теперь, с Анастасией… Хочется, чтобы все близкие были.
Таня вернулась, разговор сменился. Но в мыслях – его слова. Чувства дружеские или иные?
Наутро к Насте поехали. В больнице, в двухместной палатке. Похудела, но улыбнулась.
– Тётушка! – протянула слабые руки. – Приехала. Я уже не думала, что увидимся.
Ольга обняла, не давая заплакать. Говорили о внуках, о детях, о прошлом. Настя учила читать, в парк водила.
– Тётушка, я всегда чувствовала, что вы нас любите. Особенно папу. Правда?
Ольга замерла. А Настя знает с детства?
– Не глупи, – шептала. – Ваши как родные.
– Нет, – сжала руку. – Папа тоже вас любил. По-особенному. Только всегда молчал.
Вечером Таня рано легла, Ольга с Михаилом Ивановичем остались. Молчали. Потом он спрашивает:
– Ольга Петровна, разрешите вопрос? Личный?
Нода.
– Почему в Москву с нами не поехали? Правду скажите.
На звёзды смотрела. Стоит ли?
– Потому что вас любила. Сильно. И понимала: не вынесу такой муки.
Молчание. Потом он подошёл, крепко руки на плечах.
– А я вас… Наверное, больше, чем Таню. Но вы же подруга мне, а я женат. Не смел даже грезить.
Обнимись, плачут. От боли, от накопленной праведности.
– Что ж сделали с жизнью…
– Как могли. Пытались быть правдивыми. Всё, что было, ценовало.
Утром за завтраком трое сидели. Рассказы – Таня, Михаил Иванович читает. Ничего о вчерашнем. Настя через месяц от нас отошла. Хоронили всей семьёй.
После похорон Михаил Иванович Москву оставил, на пенсию ушёл. Таня предложила остаться. Он к Ольге посмотрел.
– А вы что думаете, Ольга Петровна?
– Таня права. В Москве один. А здесь мы.
Остался. Через неделю Ольга вернулась. Сказала, что город скушный, природа краше.
Теперь рядом живут. Таня в своём доме, Михаил и Ольга – в новом, купленном. Не официально, но и не надо. Просто живут, радуются, заботятся о могиле Анастасии.
Таня знает. Не в обиде, не ревнует. «Главное – счастливы», говорит.
Иногда вечером втроём на веранде чай пьют, вспоминают. Ольга думает: может, всё так и должно было случиться. Может, любовь не всегда юна и страстна. Может, иногда она приходит, когда души готовы.
А её любила все это время? Конечно. И его её. Просто не знали, что с чувством делать. Теперь знают.