Я до сих пор вспоминаю тот новогодний вечер, когда, устав от невыносимых капризов свекрови, я, Алёна Петровна, бросилась к подруге в квартире на Тверской.
Кто так рубит оливье? возмущалась Тамара Игоревна, глядя на огромные кубики моркови. Выглядит, будто их топором рубят! её голос перекрывал даже шум работающего телевизора, где Сергей Ковалёв в очередной раз собирался в баню.
Алёна застыла с ножом над миской, часы показывали четыре часа дня 31го декабря. Спина ноет, будто я только что разгрузила вагон угля, а от утренней суеты ноги отекли в мягких тапочках.
Тамара Игоревна, сделала я глубокий вдох, пытаясь удержать голос от дрожи, это обычные кубики, мы всегда так режем. Если вам не нравится, можете не есть салат. У нас ещё три других блюда.
Не есть? свекровь бросилась руками, почти уронив соусник. Я к вам приехала, чтобы праздник объединять, а ты мне хлебом морщишь? Витя! Ты слышишь, как твоя жена со мной разговаривает?
Виктор, мой муж, сидел в гостиной, распутывая гирлянду, и лишь вздохнул, как бы желая, чтобы буря стихла.
Оля, мам, крикнул он с дивана, нарежь помельче, ей жалко? Мама же хочет, как лучше. Она была поваром, ей виднее.
Я была заведующей столовой! поправила Тамара Игоревна, поправляя массивную брошь на груди. У меня санитарные нормы от зубов отскакивали. А у тебя, Алёна, на кухне бардак: пятно на полотенце, а ты им руки вытираешь.
Я молча отложила нож, внутри медленно закипала злость, которая обычно приводит к необратимым последствиям. Новый год с тещей был всегда тяжёлым, но этот казался самым тяжёлым.
Полотенце чистое, утром достала, только свекольный сок на него капнул, спокойно сказала я. Тамара Игоревна, вы не могли бы выйти из кухни? Мне нужно запечь гуся, здесь жарко.
Гуся? подозрительно прищурилась свекровь. А ты его как мариновала? В майонезе, как в прошлом году? Это вульгарно! Гуся надо вымачивать в брусничном соусе с можжевельником два дня. Я же вам рецепт прислала в «Одноклассниках».
Я мариновала его по своему рецепту: с яблоками и мёдом, Вите так нравится, ответила я.
Вите нравится то, к чему ты его приучила! Теперь у него гастрит, а я в детстве готовила паровые котлетки
Я почувствовала, что гуся сейчас не в духовку, а в окно бросит.
Всё, вытерла я руки о фартук. Гуся ставлю в духовку, салаты готовы, остаётся накрыть стол.
В порядок? окинула меня свекровь оценивающим взглядом. Твои волосы как пакля, а под глазами круги. Скажи хотя бы маску огуречную сделай, иначе Витя потеряет аппетит.
Я проглотила этот упрёк ради мужа, ради праздника, ради того, чтобы не начинать новый год со скандала. Поставив тяжёлый противень в духовку, я ушла в ванную и, включив воду, дала волю слезам. Пять минут я сидела на краю ванны, прорубая сердце. Мне тридцать пять лет, я руководитель отдела в крупной логистической компании, у меня двадцать подчинённых, я вложила всё наследство в эту квартиру.
«Семья», шепнул в голове голос моей мамы, «надо быть мудрее, надо терпеть». Я умылась, наложила патчи, попыталась улыбнуться отражению. «Осталось шесть часов, послушаем куранты, поедим, а потом лягу с книгой».
Я вышла из ванной, в квартире пахло хвоей и запекающимся мясом. На кровати лежало моё тёмносинее бархатное платье, купленное к празднику за половину премии.
Оля, ты что, собираешься надеть это? проскользнул голос свекрови, без стука войдя в спальню.
Да, это моё праздничное платье.
Бархат полнит, ты в нём будешь как баба на чайнике, цвет траурный, а Новый год радость, блеск! Возьми мою кофточку с люрексом.
Нет, мне нравится это платье.
Ты, Витя, всё равно, лишь бы не пилить!
Я молча начала надевать, руки дрожали, молния заела.
Давай помогу, а то порвёшь вещь, свекровь дернула молнию, и я чуть не упала.
К десяти вечера стол был накрыт: хрусталь блестел, свечи горели, гусь ароматный стоял в центре. Виктор надел рубашку, Тамара Игоревна в своём «праздничном» люрексовом платье превратилась в новогоднюю ёлку.
Я чувствовала себя выжатым лимоном, без настроения и аппетита, лишь бы вечер закончился.
Давай провожать старый год! бодро воскликнул Виктор, разливая шампанское. Год был тяжёлый, но мы справились, главное вместе!
Трудный, подхватила теща, поднимая бокал, особенно для меня: здоровье подводит, давление скачет, сын работает, невестка занята, внуков нет, одиночество
Мам, мы вам звонки делаем, приезжаем, попытался оправдаться Виктор.
Звоните раз в неделю для галочки. Не будем о грустном, выпьем за то, чтобы в новом году хозяйки стали лучше и вспомнили о своём женском предназначении.
Я сделала глоток, ощущая горечь шампанского, и предложила:
Попробуйте салат, пододвинув к свекрови селёдку под шубой.
Тамара Игоревна взяла вилку, понюхала, скривилась и вставила в рот. Жевала долго, закатывая глаза.
Селёдка пересолена, свекла недоварена, майонез Оля, ты в него уксус бросила?
В шубу лимонный сок, тихо ответила я.
Лимон! Кто тебя учил готовить? Твоя мать, царствие ей небесное, тоже не была кулинаркой.
Эти слова ранили меня, ведь мама умерла три года назад, и я до сих пор не могла примириться с её утратой. Она была доброй женщиной, работавшей на двух работах, чтобы поднять меня, и в её доме всегда было тепло.
Не смейте трогать мою маму, прошептала я, кровь бросила в лицо.
Виктор молча передал хлеб, не глядя на меня, лишь глотая еду, как будто хотел стать невидимым.
В этот момент гнев, обида и усталость сменились ледяным спокойствием. Я посмотрела на мужа, на того, кто обещал быть со мной в горе и радости, но сейчас позволял своей матери топтать память моей мамы.
Витя, тебе вкусно? спросила я.
Ну нормально, он вздрогнул, давай не будем ссориться за столом.
Я медленно встала.
Ты куда? За горячим? свекровь отдала приказ.
Нет, я не за горячим.
Я вышла из гостиной, сняла бархатное платье, повесила его в шкаф, надела джинсы, теплый свитер, собрала в сумку косметичку, пижаму, зарядку. В коридоре надела пуховик, шапку, сапоги.
Голос тещи доносился из гостиной:
я говорю соседке, зачем тебе мультиварка, в ней же еда мертвая!
Я заглянула в дверной проём.
Я не обиделась, Тамара Игоревна, я просто сделала выводы.
Витя бросил вилку.
Оля, ты чего? Куда собираешься? В джинсах?
Я ухожу, Витя.
В магазин? Чтото не хватает?
Нет. Я ухожу из дома. Празднуйте, ешьте гуся. Он с яблоками, а не с можжевельником. Салаты можете выбросить.
Оля, перестань устраивать цирк! разозлилась свекровь. Сидим за столом, гости уже почти пришли, куранты через час!
У меня нет гостей, спокойно ответила я. В доме два чужих человека: один меня ненавидит, второй плевать на меня. С Новым годом вас.
Я повернулась к выходу.
Оля! Оля, стой! выкрикнул Виктор, бросая стул. Куда ты идёшь?
К тем, кто меня ценит.
Я открыла дверь.
Если ты уйдёшь, мама обидится окончательно! крикнул Виктор, страх и злость смешались в голосе.
Семью разрушил ты, когда позволил ей топтать меня, сказала я и захлопнула дверь.
На улице шёл мягкий пушистый снег, вдалеке уже слышались петарды. Я вдохнула морозный воздух, но мне было не холодно, а легко.
Светка, ты спишь? позвонила я подруге.
Оля? Мы тут пляшем, поздравлять!
Свет, могу я к тебе сейчас прийти?
Что случилось? Витя обидел?
Я ушла, наверное, навсегда. Стою у подъезда с сумкой.
Жду! Беги! У нас праздник, Мишка плов приготовил, шампанского море! Код домофона помнишь?
Помню.
Я вызвала такси, цена была космической, но в новогоднюю ночь это было пустяком. Жёлтая машина остановилась, я села на заднее сиденье и впервые за весь день улыбнулась.
У Светы было шумно, тесно, но душевно: мандарины, плов, собака, друзья. На столе бумажные салфетки, большая кастрюля с пловом, бутерброды с икрой, ведро мандаринов.
Оля, ты вовремя! крикнул Миша. Сейчас будем желания загадывать!
Света подала мне бокал и тарелку горячего плова.
Ешь! Ты же голодна, шепнула она.
Плов был божественный, без «санитарных норм» и можжевельника, просто с любовью.
Что случилось? спросила Света, когда куранты пробили двенадцать.
Я вкратце рассказала про гуся, салат, «паклю» на голове, молчание Виктора.
Ну и козёл, резюмировала Света. Твоя мамаведьма, правильно сделала, что ушла. Ты красавица, найдёшь достойного мужа, который будет носить тебя на руках и любить тещу.
Телефон снова треснул: двадцать сообщений от «Любимый», пять от «Теща», запросы «Где штопор?», «Где салфетки?», «Мама плачет, давление!», «Эгоистка!».
Я читала их и смеялась, иронией, но в смехе была свобода.
Штопор они не могут найти пробормотала я, вытирая слёзы. Два взрослых не могут открыть бутылку и найти салфетку. Бессильные.
Забей, отняла у меня Света телефон. Сегодня твоя ночь, пойдем танцевать!
Мы танцевали до трёх утра, забыв про усталость, боль в спине, обиды. Я почувствовала себя живой.
Утром первого января проснулась на диване у Светы, голова слегка гудела, но настроение было боевое. Я знала, что нужно ехать домой, но не извиняться, а поставить точку.
Вернувшись в свою квартиру к полудню, я нашла в прихожей темноту, запах перегара и подгоревшего. На полу лежал тот самый штопор, о котором они «не могли найти».
Гостиная была в хаосе: стол не убран, гусь стоял нетронутый, лишь одно крыло оторвано. На диване спал Виктор, свекрови не было, дверь в комнату закрыта.
Я прошла на кухню, открыла окно, впустив морозный воздух, и начала варить кофе. Звук кофемолки прозвучал как выстрел в тишине.
Через минуту в кухню вошёл Виктор, выглядя смятным, с виноватым лицом.
Ты пришла? хрипло спросил он. Спасибо за праздник, но мы не ели гуся, настроение не было. Ты понимаешь, что натворила? Ты опозорила меня перед мамой.
Надеюсь, гусь вам понравился? спокойно ответила я, наливая кофе.
Мы его не ели. Говорит, что мама уезжает, ноги её здесь не будет.
Это лучшая новость за год, сказала я.
Ты стала чужой, жестокой.
Я стала собой. Я больше не хочу быть удобной. Я хочу быть счастливой.
В этот момент дверь распахнулась, и вошла Тамара Игоревна, рука на сердце, полотенце на лбу.
Вот она, гулена! прорычала она. Вернулась после того, как довела меня до приступа!
Такси отличная идея, отвечала я. Пожалуйста, заберите свои рецепты и претензии, а в следующий раз приходите только по приглашению.
Тамара Игоревна захлебнулась, пытаясь выкрикнуть:
Витя! Ты слышишь? Она меня выгоняет!
Виктор посмотрел на меня, стоявшую у окна, освещённую зимним солнцем, спокойную и недосягаемую. Он понял, что если сейчас не выберет сторонуКогда часы пробили полночь, я ощутила, как тяжесть прошлого исчезает, и, улыбнувшись себе в отражении окна, поняла, что настало время жить для себя.
