Я не устоял… Я изменил жене
Это случилось в самый сложный этап нашего брака. Мы уже почти не общались по-настоящему, а дом превратился в подобие транзитной зоны, где лишь пересекались пути. Она сутками сидела с детьми в нашей хрущёвке на окраине Екатеринбурга — варила борщи, развешивала пелёнки, гладила рубашки, а я возвращался с завода злой и опустошённый. Между нами выросла стена из немых упрёков и бытовой рутины. Всё чаще оставаясь сверхурочно, я познакомился с новой лаборанткой из цеха — Аней Соколовой. Лёгкая, с искорками в глазах, без вечного «надо» в голосе.
Будто ветер юности ворвался в затхлый вагон жизни. Она смеялась над анекдотами про Уралмаш, носила платки с жостовской росписью и не пахла детскими кашами. Стал задерживаться: то «аврал на смене», то «помогал Николаичу с документами». Сам не понял, как зашёл слишком далеко. Через три недели она позвала к себе в квартиру на ВИЗе. Ночь страсти, запах дешёвого одеколона «Саша» и вдруг — провал в мыслях: «А что, если это и есть счастье?»
Дома меня ждала тишина. Дети спали в комнате с обоями из «Детского мира». Жена Марина стояла в дверях, в выцветшем халате, с глазами как у загнанной лошади. Не спросила ни слова, лишь взглянула так, будто прочла душу насквозь. Ушла на кухню, хлопая тапками по линолеуму. После душа я подошёл к плите, где она грела вчера. Предложил поесть вместе. «Отстань, Димка. Выспаться бы…» — прошептала, отворачиваясь к кастрюлям.
Ночью застал её спящей в зале на диване-книжке. Рядом — потрёпанный альбом с фото времён студенчества в УПИ. На первой странице — она: в юбке-колокольчике, с бантом под косой, смеётся у фонтана на Плотинке. А я рядом — в косухе, с гитарой. Вспомнил, как месяц копил с стипендии на кольцо из «Яхонта», как дрожал, признаваясь в любви у памятника Татищеву.
До рассвета курил на балконе, слушая троллейбусы на улице Свердлова. Осенило: предал не просто жену. Убил того парня из альбома — того, кто верил в «навсегда». Променял ту, что ночами сидела с сопящим сыном на руках, на мираж из дешёвого романа.
В шесть утра, пока Марина ворочалась во сне, позвонил тёще в Берёзовский. Уговорил забрать внуков. Сварил овсянку, поставил заварочный чайник. Когда она потянулась к чашке, я поймал её взгляд — не вымерший, а просто уставший. И понял: ещё не конец.
Ане написал СМС: «Прости. Не могу». Выключил телефон. Да, поступил как сволочь. Но лучше горькая правда, чем сладкий обман. Больше не буду прятать телефон в тумбочку при звуке «Калинки» на звонке.
В тот день отвёл Марину в салон на Вайнера — сделать причёску как в молодости. Вечером сидели в «Пельменной №1», где когда-то расписывали меню на салфетках. Назавтра — в Театре драмы на «Анну Каренину». Держа её шершавую ладонь, осознал: дом — не панельная девятиэтажка. Это она — та, что до сих пор, вопреки всему, держит мою руку в тёмном зале.
