Сегодня вечером произошло нечто, что заставило моё сердце тревожно сжаться. Выйдя в коридор за дополнительной тарелкой, я случайно заметила, как мой муж Игорь тихонько суёт купюру в карман пальто своей матери. Свекровь, Антонина Петровна, в этот момент звонко смеялась на кухне с нашими гостями. Я застыла на месте, словно вкопанная, с кулаками, непроизвольно сжатыми у груди. Почему он делает это втихаря? Почему вдруг мне стало так горько, будто меня обвели вокруг пальца в моём же доме?
Мы с Игорем вместе уже семь лет. Брак наш — не сказка, но мы дорожим друг другом. Я работаю бухгалтером в конторе, он — водитель в автопарке. Живём скромно: платим за ипотеку, копим на новую резину для его “Лады”, изредка позволяем себе поездку в Подмосковье на выходные. Антонина Петровна живёт через три дома от нас — вечно с пирогами, бесконечными рассказами о молодости и ненавязчивыми советами, как мне лучше стряпать борщ.
В тот вечер у нас собрались друзья. Я колдовала над оливье, Игорь расставлял рюмки. Свекровь, как всегда, блистала — анекдоты, воспоминания, её знаменитое малиновое варенье. Всё было душевно, пока я не вышла за посудой и не увидела эту сцену: Игорь озирается и быстрым движением засовывает пятитысячную купюру в мамино пальто.
Мир будто перевернулся. Зачем так тайком? Мы же всегда открыто помогали родителям! Я сама передаю деньги своей матери, и он об этом знает. Но про помощь свекрови — ни слова! Вернувшись на кухню с каменным лицом, я наблюдала, как Антонина Петровна лихо закручивает очередную байку, и думала: а знает ли она, что только что получила от сына конвертик?
Когда гости разошлись, я не выдержала: “Игорь, я видела, как ты давал деньги маме. Почему мне об этом ничего не сказал?” Он вздрогнул, затем насупился: “Оль, не устраивай сцен. Маме надо на таблетки для давления”. “Но мы же могли обсудить это вместе!” — не сдавалась я. Он отмахнулся: “Не хотел лишний раз нервировать. Это мои кровные, я сам решаю”.
Его слова ранили. Его кровные? Разве не общие? Мы же всегда советовались по крупным расходам! А теперь получается, он тайком спонсирует мать, будто я — злая сноха. Вспомнилось, как Антонина Петровна недавно хвасталась новым пуховиком, а до этого — поездкой в Ярославль. Неужели всё на “таблетки”? И почему она принимает деньги, не проронив мне ни слова, зато охотно уплетает мои котлеты?
На следующий вечер я попробовала поговорить иначе: “Игорь, я не против помогать твоей маме. Но давай делать это открыто?” Он вздохнул: “Оля, она стесняется просить. На пенсию тяжко, а мне неудобно её ставить в положение”. “Но почему скрытничаешь?” — не унималась я. После паузы он признался: боялся моего недовольства. “Ты же ворчишь, когда я лишнюю палку колбасы куплю”, — пробормотал он.
Задумалась. Было за что. Я могла покритиковать его новую удочку, когда в гараже их уже три. Но помощь матери — совсем другое! Его тайные манёвры заставили меня почувствовать себя посторонней. А ещё глодала мысль: неужели Антонина Петровна в курсе этих передач и сознательно делает вид, будто ничего не происходит?
Решилась на разговор со свекровью. Пригласила её на чай. Когда она явилась с очередным яблочным пирогом, я прямо сказала: “Антонина Петровна, знаю, что Игорь вам помогает. Меня смущает только, что это происходит за моей спиной”. Она округлила глаза: “Оленька, да я же не просила! Он сам настаивает!” Её голос звучал так невинно, что я начала сомневаться — может, зря раздуваю скандал?
Но покоя это не принесло. Люблю Игоря, уважаю его мать, но хочу честности. Мы договорились обсуждать все траты, включая помощь родне. Он пообещал не скрывать, я — меньше ворчать. Однако в душе остался осадок. Теперь, когда свекровь заходит “на пять минут”, я ловлю себя на мысли: а искренне ли она улыбается? И смогу ли я когда-нибудь снова полностью доверять мужу?
Эта история показала: даже в крепком браке могут быть тени. Хочу, чтобы в нашем доме царила открытость. Может, со временем я перестану видеть козни в каждом пироге от свекрови, а Игорь — бояться моих упрёков. Но пока я учусь говорить о том, что болит. Надеюсь, мы преодолеем эту неловкость — несмотря на все те рубли, что так внезапно оказались в кармане старого пальто.
