В тихом городке под Воронежем, где кирпичные пятиэтажки хранят шепот семейных драм, моя жизнь, вся посвящённая дочери и внукам, стала тяжким испытанием. Меня зовут Галина, и я оставила родной дом, чтобы поддержать дочь, но оказалась лишней в собственных стенах. Теперь здесь правит сын снохи, а я, как ненужная вещь, ютюсь на краю чужого благополучия.
Когда у моей Лизы родились близняшки, Арина и Полина, я поняла — ей не справиться одной. Она с мужем Денисом ютилась в съёмной двушке в Липецке, и я, не раздумывая, бросила свою хрущёвку, чтобы быть рядом. Я мечтала стать опорой: варить борщи, качать люльку, давать дочери передышку. Это была не жертва — это звалось любовью.
Но в Липецке меня ждал удар. У Дениса имелась сестра, Лариса, вечно сующая нос в их дела. Её сын, 23-летний Сергей, вдруг объявился в моей квартире. Лариса уговорила Лизу: «Пусть поживёт месяц-другой, пока не встанет на ноги». Я протестовала — это мои квадратные метры! Но дочь умоляла: «Мамочка, он же родня». Я сдалась, думая — вот подрастут девочки, и я вернусь домой.
Два года пролетели, как один день. Арина с Полиной уже бегают, а я всё сплю на скрипучем диванчике в проходной комнате. Мои дни — бесконечная карусель: пелёнки, кастрюли, прогулки до песочницы. Лиза с Денисом кивают благодарно, но в их глазах я читаю — я здесь приживалка. А моя квартира? Там теперь царствует Сергей.
Он не просто обосновался — он привёл свою Катю, и они устроили там безумство. Мои сервант с хрусталём пылятся в углу, обои испещрены пятнами, а бабушкина скатерть скомкана в шкафу. Когда я пришла за квитанциями, Сергей фыркнул: «Галина Сергеевна, не паникуйте, мы тут как у Христа за пазухой». Но его «порядок» — это хаос, от которого стынет кровь.
Я плакала Лизе в плечо: «Это же моя жилплощадь! Почему чужой парень там пирует, а я дышу на ладан?» Дочь прятала взгляд: «Мам, Лариса клянётся — он скоро съедет. Не устраивай сцен, Денис нервничает». Её слова ранили глубже ножа. Я отдала все силы её семье, а она защищает снохиных родственников!
Денис молча курил на балконе. Лариса же, когда я дозвонилась, хохотнула: «Ваша берлога пустовала, а Серёже нужна крыша. Вам-то какая разница?» Её наглость добила меня окончательно. Я чувствовала, как у меня за спиной крадут мою старость, а я бессильна, как пень. По ночам я смотрела на сопящих внучек и думала — за что мне эта пытка?
Соседка тётя Зина шептала: «Давай к юристу сходим, выкурим этого хама!» Но я дрожала. Если начну войну — Лиза отвернётся. Они уже ворчали, что я «накручиваю ненужное». Разрываюсь меж правдой и страхом: вернуть жильё — значит, потерять последнее тепло. Душа кричит: я любила их всех, а теперь я — чужая на этом пиру.
Каждый день я вяжу внучкам носочки, глажу Денису рубашки, но меня словно нет. Лиза не видит моих седин, Денис прячет глаза. Сергей же с Катькой пируют в моей хрущёвке, будто бояре, а я, 62-летняя старуха, гну спину на их радостях. Их хохот в трубку, когда я прошу скинуться за свет, режет, как метель в лицо.
Что делать? Простить дочь за предательство? Вышвырнуть Сергея и остаться одной? Или сглотнуть обиду, став тихой тенью? Внучки — моя единственная отрада, но горечь точит сердце. Я мечтала быть бабушкой-ладушкой, а стала потрёпанной служанкой. Мой дом, мой покой — всё украдено, а я не знаю, найдётся ли смелость потребовать их обратно.
