Мама сдавала мне мою же комнату за деньги, а теперь требует, чтобы я её содержала: спустя годы я наконец ответила
Мне исполнилось восемнадцать, и мама, даже бровью не повёднув, заявила: «Ты теперь взрослая. Или плати за комнату, или выметайся». Она сказала это без злости, без эмоций — будто требовать с родной дочери арендную плату за её же детство — это самое обычное дело. Я тогда даже не поняла, насколько больно слышать такое от человека, которого ты любил безусловно с самого рождения.
Всю жизнь мама напоминала, что квартира — её. Ещё в семь лет я слышала: «Тут ты ничего не решаешь. Это моя собственность». Она врывалась в мою комнату без стука, копалаcь в моих вещах, запрещала передвинуть даже стул. Я жаловалась, что кровать стоит прямо у батареи, от духоты болела голова, нечем было дышать — в ответ слышала, что я всё придумываю. Лишь когда меня однажды вырвало, и врач строго сказал, что это от перегрева, мама нехотя разрешила отодвинуть кровать.
Я, как и любой ребёнок, любила маму. Слишком долго верила, что любовь — это терпеть. Что, если буду послушной, мама меня заметит. Но она видела только то, что её устраивало. Если я не мешала, молчала, не проявляла характер — меня словно не существовало.
После школы я поступила в институт в нашем городе. Мама даже не пришла на выпускной. Но в день моего совершеннолетия вошла в комнату с ультиматумом: либо платишь, либо съезжаешь. «Я тебя вырастила, одела-обула — мой долг выполнен». У меня не было работы, не было родни, и я согласилась платить.
На следующий день устроилась мойщицей посуды в ночную смену в забегаловку у вокзала. Утром — лекции. Спать некогда. Всё, что зарабатывала, уходило на «аренду» у матери и самую дешёвую еду. Первые месяцы были адом. Потом меня перевели в помощницы повара. Появился просвет в туннеле — и появился мужчина. Игорь.
Он работал официантом, снимал комнатушку, приехал из глубинки. Виделись редко — у обоих гнусные графики. Но каждая минута с ним была счастьем. Однажды я рассказала ему про свою жизнь с матерью. Он слушал и не мог поверить. «У нас в семье денег всегда не хватало, — говорил он. — Но родители последнее отрывали, лишь бы мне помочь. Хоть банку солёных огурцов, но передавали, когда я учился».
Он не выдержал и предложил переехать к нему. Снимать вместе — дешевле. Я даже не раздумывала. Согласилась. Когда перевозила вещи, мама ни слова доброго не сказала. Только следила, чтобы я не утащила её кастрюлю или ложку. Постельное бельё не отдала. На пороге бросила, что завтра поменяет замки. Хлопнула дверью.
Мы с Игорем стали жить вместе. Через год расписались. Поначалу перебрались к его родителям, потом сняли маленький дом поблизости, а потом и выкупили его. Родились двое детей, завелось хозяйство. Работа, дом, семья — всё, как я и мечтала.
Прошло почти десять лет. Полгода назад мама мне позвонила. Номер я не меняла, вот и дозвонилась. Говорила так, будто мы виделись вчера. «Почему не звонишь? Почему не приезжаешь?» — и, не дожидаясь ответа, перешла к главному. Она осталась без работы, до пенсии ещё далеко. «Ты обязана мне помогать. Я тебя вырастила, теперь твой черёд».
Я слушала и чувствовала, как дрожат руки. И впервые в жизни высказала всё. Про её «заботу», про плату за собственное детство, про одиночество, обиды и боль. Голос срывался. Я говорила, пока не опустело сердце. А она… Она молчала. Потом равнодушно бросила: «Ясно. Ладно. А теперь переводи деньги».
Я бросила трубку. Заблокировала её номер. Но звонки не прекратились. Она писала, угрожала судом, требовала алименты.
Я больше не чувствую вины. Я не должна. Никому и ничего. И впервые в жизни мне не страшно это сказать вслух.