Всю свою жизнь я отдала детям, пока в 48 лет не узнала, что такое настоящая жизнь.
Светлана сидела на потрёпанном диване в своей московской квартире, глядя на облезлые обои, которые не меняла двадцать лет. Её руки, изборождённые годами стирок, готовки и уборки, безвольно лежали на коленях. Она была матерью троих детей, женой, которая всегда ставила семью на первое место. Но в 48 лет она вдруг осознала: вся её жизнь прошла не как матери или жены, а как служанки. Служанки в собственном доме, где её желания и мечты растворились в бесконечной рутине.
Её дети Артём, Лиза и Настя были центром её вселенной. С их рождения Светлана забыла, что значит думать о себе. Она вставала в пять утра, чтобы приготовить завтрак, собрать их в школу, проверить уроки, постирать вещи, пока её собственные платья пылились в шкафу. Когда Артём в детстве болел, она ночами дежурила у его кровати, забывая о сне. Когда Лиза захотела заниматься балетом, Светлана во всём себе отказывала, лишь бы оплатить занятия. Когда Настя мечтала о новом телефоне, она подрабатывала, чтобы купить его. Она никогда не спрашивала себя, чего хочет она сама. Она верила, что её роль отдавать всё, до последней капли.
Её муж, Дмитрий, был не лучше. Он приходил с работы, усаживался перед телевизором и ждал ужина, как будто так и должно быть. «Ты же мать, это твоя обязанность», говорил он, если Светлана осмеливалась пожаловаться на усталость. Она молчала, сглатывая слёзы, и продолжала крутиться, как белка в колесе. Её жизнь сводилась к одному: делать других счастливыми, даже если ей самой перепадали лишь крохи внимания. Дети взрослели, становились самостоятельнее, но их просьбы не уменьшались. «Мама, приготовь что-нибудь вкусное», «Мама, постирай мои джинсы», «Мама, дай денег на кино». Светлана подчинялась, как автомат, не замечая, как ускользает её собственная жизнь.
В сорок восемь она чувствовала себя тенью. В зеркале она видела женщину с усталыми глазами, седыми волосами, на которые не было времени, с руками, огрубевшими от работы. Подруга, Татьяна, как-то сказала: «Света, ты живёшь для других. Но где ты сама?» Эти слова задели её, но она только пожала плечами. Разве могло быть иначе? Она была матерью, женой, её долг заботиться о семье. И всё же в глубине души теплилась искра крошечный огонёк, который вскоре изменит всё.
Озарение пришло внезапно. В тот день Лиза, уже взрослая, бросила небрежно: «Мама, ты опять плохо постирала, вещи испорчены!» Светлана, потратившая ночь на глажку, застыла. Что-то внутри неё переломилось. Она посмотрела на дочь, на разбросанную одежду, на кухню, заваленную грязной посудой, и поняла: с неё хватит. Она больше не хочет этого. В тот вечер она не приготовила ужин. Впервые за двадцать лет она заперлась в комнате и заплакала не от грусти, а от осознания, что её жизнь ускользнула.
На следующий день Светлана сделала то, на что никогда не решалась: пошла в парикмахерскую. Сидя в кресле, она смотрела, как тусклые пряди падают под ножницами, и чувствовала, как тяжесть прошлого тает. Она купила платье первое за много лет, не думая, понравится ли оно семье. Записалась на курсы рисования, о которых мечтала в юности, но бросила ради других. Каждый шаг был глотком воздуха после долгого пребывания под водой.
Дети были в шоке. «Мама, ты больше не будешь готовить?» спросил Артём, привыкший к её жертвенности. «Буду, но не всегда. Учитесь сами», ответила Светлана, дрожащим от страха и решимости голосом. Дмитрий ворчал, но она больше не боялась его недовольства. Она научилась говорить «нет», и это слово стало её освобождением. Она не перестала любить семью, но впервые поставила себя на первое место.
Год спустя Светлана смотрела на мир иначе. Она писала картины и выставляла их на местных ярмарках. Смеялась чаще, чем плакала. Её московская квартира больше не была складом чужих вещей это было её пространство, где пахло кофе и краской. Дети начали помогать, хоть сначала и ворчали. Дмитрий всё ещё бурчал, но Светлана знала одно: если он не примет её такой, она уйдёт. Она больше не была служанкой. В сорок восемь лет она наконец нашла себя.