Я забрала маму к себе, но через месяц отвезла обратно — и теперь все считают меня чудовищем.
Когда я перевезла мать из глухой деревушки в Нижегородской области в свою квартирку в Москве, мне казалось, что поступаю правильно. Она уже не молода, жила одна в старом доме, где печь дымила, вода в колодце зимой превращалась в лёд, а соседи либо разъехались, либо потихоньку угасали. Я думала, ей будет лучше рядом — под присмотром, в тепле, с удобствами. Но через месяц я усадила её в мою старенькую «Ладу» и вернула обратно. Теперь я — исчадие ада в глазах всех, от соседки тёти Гали до двоюродного брата Сашки.
«Да как ты могла, а?» — шипели мне в спину.
«Родная мать, не котёнок, чтобы взять — поиграл — и выбравть!»
«Вот подожди, твои дети так же поступят — узнаешь, каково это!»
Я слышала всё. И советы, и шёпот за спиной, и прямые укоры. Кому-то, видите ли, закон бумеранга не даёт покоя.
Но никто из них не стоял ночами у двери, слушая, как моя мать — всегда бойкая, хлопотливая Надежда Павловна — плачет в подушку. Никто не видел, как она, привыкшая в деревне всем заправлять, тут сидела, как призрак, в углу чезой комнаты, отказываясь даже чай пить.
Сначала я старалась: обустроила ей уголок, купила пуховый платок, поставила её старый иконы из деревни. Думала, привыкнет. Но ответом была тишина. Она переставляла мои кружки, передвивала мебель, будто пыталась вырвать у этого места хоть каплю тепла.
А потом пошли слёзы. Каждый вечер.
«Я тут чужая… Здесь даже стены меня не слышат…»
Я чувствовала себя тюремщиком. Хотя хотела только помочь.
«Отвези меня назад. Хоть всё там развалится, хоть замёрзну — но умру в своём доме».
Я уговаривала. Грозила. Умоляла. Но чем дольше она была в городе, тем больше угасала.
И я свозила её обратно. Всю дорогу молчала. Лишь у поворота на её улицу она прошептала:
«Спасибо».
Теперь она звонит мне каждое утро — бодрая, с задором. То расскажет, как картошку сажала, то про то, что всё с тем же вареньем возится. Соседка-пенсионерка Марья Ивановна заходит к ней на чай.
А я? Я осталась с клеймом «дочери-премдтельницы». Но знаете что? Мне плевать. Потому что иногда любить — значит отпустить. Не запихивать в свою уютную клетку, а позволить дожить свои дни там, где душа на месте. И если моя мать снова смеётся у себя на кухне — значит, я всё сделала правильно.
