«Я разрешила сыну с семьёй пожить у меня. А теперь сама ютится в чужой квартире, пока в моей обосновалась бывая невестка с новым мужчиной…»
На последнем совещании начальник даже не стал скрывать правды: «Выбор невелик — либо ищите новое место, либо ждите чуда», — поделилась Аксинья, опуская тяжёлую сумку на стол. — Всё ясно… но где сейчас эту работу взять?
В кабинет она вошла, будто каменная. В груди давно уже сверлила тоска. Дела у конторы шли под откос — это было очевидно, но всё же теплилась надежда, что как-нибудь выкрутятся. А тут — приговор. Работа для Аксиньи была жизнью: двое детей, алиментов — грош, родители — старики, сами едва сводят концы с концами.
Резюме она рассылала без передышки, обзванивала всех знакомых, ночами шерстила интернет. Иногда шутила с коллегами: «На работе только и думаем, где бы ещё подработать». Кто-то уже нашёл себе пристанище, кто-то исчез в неизвестность.
— Если совсем припрет — приходи к нам в супермаркет, — кивнула знакомая из соседнего отдела. — Зарплата сносная, график свободный. Я тебя устрою.
Раньше такие предложения вызывали у Аксиньи оторопь. Теперь — хоть какая-то соломинка. Хоть что-то.
Размышления прервал тихий плач. Аксинья обернулась: у окна стояла Варвара Степановна — бухгалтер с сорокалетним стажем, степенная, сдержанная, никогда не жаловавшаяся на судьбу.
— Варвара Степановна, что случилось? — Аксинья подскочила. — Из-за сокращений? Да вы же на пенсии, вам переживать не о чем. Сейчас чайку заварю, у меня оладушки есть. Посидим, поговорим.
— Видно, придётся мне под забором коротать век, — горько выдохнула старушка.
— Как под забором? У вас же квартира, сын взрослый, вы с ним не живёте…
— Квартира-то есть, да не для меня. Теперь снимаю угол. Двадцать тысяч в месяц — и то спасибо.
Оказалось, у Варвары Степановны была двушка, которую они с сыном приватизировали ещё в девяностых. После свадьбы пустила молодых к себе, а потом — всё завертелось. Невестка забеременела, её прописали, затем — ребёнка. Свекровь терпела — крики, ссоры, сын ночевал у друзей. Всё списывали на гормоны невестки, на «трудный период» в семье.
А через год — вторая беременность.
— Не выдержала. Ушла, — прошептала Варвара Степановна. — Сняла каморку. Думала — ненадолго.
Но «ненадолго» растянулось на годы. На Рождество пришла с гостинцами — а на подъезде список должников. За её квартиру. Долг — больше двухсот тысяч.
— А с чего это мы платить должны? — возмутилась невестка. — Квартира ваша, вот и платите!
Сын лишь развёл руками. «Денег нет», — буркнул. Все сбережения Варвара Степановна отдала, подписала соглашение — расплатится за четыре года.
— Даже не жаловалась… — с трудом выдавила она, глядя в окно. — Только звонила иногда. Спрашивала, как внуки. Он отвечал — всё в порядке. А потом случайно встретила соседку. Та мне и рассказала: сын развёлся. Уже год. А в квартире живёт бывшая невестка с новым мужем. И опять беременна.
— И сын что?
— А он сказал: «У меня новая семья. А там — дети. Я их выкинуть не могу». Да. Их не может. А меня — пожалуйста.
Теперь Варвара Степановна платит за квартиру, в которой не живёт. Бывшая невестка с чужим мужем устроились там, как хозяева, а она — мыкается между работой и съёмной клетушкой. Пенсии хватает лишь на лекарства и квартплату. Сбережений — нет. Помощи — ни от кого.
— Понимаю, ей некуда идти… но почему я должна быть бездомной, пока она с любовником живёт в моей квартире? — голос её дрожал. — Почему сын даже за меня не заступился?
Аксинья слушала и не находила слов. Разве есть ответ, когда родной ребёнок вычёркивает мать из своей жизни?
— А вы… к адвокату обращались? — осторожно спросила она.
— А в чём смысл? Она там прописана. А дети? Разве суд выгонит мать с детьми? А долг — на мне. Это не уголовное дело. Всё по закону.
И в этих словах — вся беда. Всё «по закону», но ни грамма — по-человечески.
Той ночью Аксинья долго ворочалась. Перед глазами стояла сгорбленная фигура Варвары Степановны и её слова: «Хоть бы один день пожить, как люди».
Где та грань, где кончается семья и начинается предательство? В какой момент сын решает, что мать — просто старая женщина, которая «всё стерпит»?
Может, когда мы перестаём звонить? Когда удобнее делать вид, что у родителей «всё хорошо», лишь бы не обременять себя?
Теперь Варвара Степановна платит не только за квартиру. Она расплачивается за доверие, за доброту, за желание помочь. И остаётся один вопрос:
Что делать, когда мать отдала всё — и осталась у разбитого корыта?
