Мать корила меня за то, что я не помогаю ей с больным братом, но после школы я собрала вещи и сбежала из дома.
Арина сидела на скамейке в парке Казани, наблюдая, как осенний ветер кружит жёлтые листья. Телефон снова дрогнул в руке — новое сообщение от матери, Светланы: «Ты нас предала, Арина! Толику хуже, а тебе будто всё равно!» Каждое слово обжигало, но Арина не отвечала. Не могла. В груди клубились вина, злость и боль, тянувшие её обратно — в дом, из которого она сбежала пять лет назад. Тогда, в восемнадцать, она сделала выбор, перевернувший её жизнь. Теперь, в двадцать три, она всё ещё не знала, был ли он правильным.
Арина всегда находилась в тени младшего брата, Толика. Ему было три года, когда врачи обнаружили тяжёлую форму эпилепсии. С тех пор их дом стал похож на больницу. Мать, Светлана, жила ради сына: таблетки, врачи, бесконечные обследования. Отец не выдержал и ушёл, оставив её одну с двумя детьми. Арина, которой тогда едва исполнилось семь, стала незаметной. Её детство растворилось в бесконечных просьбах: «Ариш, помоги с Толиком», «Ариш, не шуми, ему вредно», «Ариш, подожди, сейчас не до тебя». Она терпела, но с годами понимала — её мечтам здесь нет места.
К подростковому возрасту Арина научилась быть удобной. Готовила, убирала, сидела с братом, пока мать бегала по врачам. Друзья звали гулять, но она отказывалась — дома всегда ждали. Светлана говорила: «Ты моя поддержка, Аришка», но эти слова не согревали. Арина видела, как мать смотрит на Толика — с любовью и отчаянием, — и знала, что такого взгляда для неё не будет. Она была не дочерью, а помощницей. Любовь к брату жила в ней, но была пропитана усталостью и обидами.
К одиннадцатому классу Арина чувствовала себя пустым местом. Одноклассники мечтали о вузах, тусовках, будущем, а она думала лишь о счетах за лечение и маминых слезах. Однажды, вернувшись из школы, она застала Светлану в истерике: «Толику нужны новые лекарства, а денег нет! Ты должна помочь, Аришка, найди работу после школы!» В тот миг что-то внутри оборвалось. Арина посмотрела на мать, на брата, на стены, душившие её годами, и поняла: если останется, исчезнет навсегда.
После выпускного она собрала рюкзак. Оставила записку: «Мама, я люблю вас, но мне нужно уйти. Прости». С восемью тысячами рублей, скопленными на подработках, купила билет в Питер. В плацкарте, глядя в тёмное окно, она плакала, чувствуя себя предательницей. Но в то же время в сердце теплилось что-то новое — надежда. Она хотела жить, учиться, дышать свободно. В Питере сняла угол в общаге, устроилась бариста, поступила на заочное. Впервые почувствовала себя человеком, а не приложением к чужой беде.
Светлана не простила. Сначала звонила, кричала, умоляла вернуться. «Ты эгоистка! Толик без тебя мучается!» — её голос ранил, как нож. Арина высылала деньги, когда могла, но не возвращалась. Со временем звонки стали реже, но в каждом сообщении сквозили упрёки. Арина знала: брату тяжело, мать измотана, но нести этот груз она больше не могла. Хотела любить Толика как сестра, а не как сиделка. И всё же, читая мамины слова, она спрашивала себя: «Кем бы я была, если бы осталась?»
Теперь у Арины своя жизнь. Работа в конторе, друзья, планы на магистратуру. Но тень прошлого не уходит. Она скучает по Толику, по его редким улыбкам. Любит мать, но не может прочить украденное детство. Светлана всё пишет, и каждое сообщение — как эхо того дома, из которого Арина сбежала. Она не знает, сможет ли когда-нибудь объясниться, помириться. Но знает одно: в тот день, когда поезд увёз её из Казани, она спасла себя. И эта правда, хоть и горькая, даёт ей силы идти дальше.
