Я считала, что нашла счастье…

Я считала, что замужем… Пока Агрипппина расплачивалась за покупки, Никифор забился в уголок. Когда же она стала загружать покупки в авоськи, он и вовсе улизнул на крыльцо. Агриппина вышла из лавки и подошла к Никифору, мирно пускавшему колечки дыма.
— Никифорушка, возьмешь кульки? — попросила она, сунув мужу две увесистые авоськи с провизией.
Никифор глянул так, словно его поймали на краже совковой лопаты. И недоуменно спросил:
— Ты чего?
Агриппина растерялась. Что сие значит: “ты чего?” и к чему прицепился? Обычно мужчина подхватывает тяжести. Да и немудро как-то получается: баба пыхтит под ношей, а мужик рядом семенит вприпрыжку.
— Никифор, тяжеленькие ведь, — отвечала она.
— И? — продолжил качать права Никифор.
Он видел, что супруга начинает париться, но из принципа тащить мешки не хотелось. Он ломаном шагом двинул вперед, зная, что она не поспеет. “Чего это “возьмешь кульки”? Я холоп? Холодник под бабьим каблуком? Я — мужик! Сам решаю, зачем мне рвать спину! Пусть тащится сама, не надорвется — лопатка широкая!” — злобствовал Никифор. Видать, настроение такое одолело — супругу дрессировать.
— Никифор, ты куда? Авоськи возьми! — крикнула ему вдогонку Агриппина, чуть не разревевшись.
Тяжелыми кульки были нешуточно. Никифор знал это лучше всех — сам до отказа наваливал в тележку банки шпрот да тушенку. До хаты рукой подать, минут пять неспешным шагом. Но под тяжестью сумок путь кажется вдвое длиннее.
Агриппина плелась домой, поджав губы. Надеялась, Никифор прибабахнулся и вот-вот вернется. Но увы, он лишь удалялся все быстрее. Так и подмывало швырнуть эти проклятые кульки, но как в тумане она брела с ними.
Дойдя до подъезда, плюхнулась на привинченную лавочку — ноги ватные. Хотелось реветь от обиды и усталости, но сдержалась — плакать прилюдно стыдоба. Проглотить такое было выше сил — он ведь не просто обидел, но и унизил напрочь. А каким кавалером был до свадьбы! Ладно бы балбес, недотёпа, а ведь мозгов хватает! Сознательно гадость сделал.
— Здорово, Агриппинка! — голос соседки вывел из задумчивости.
— Здравствуйте, баб Домна, — отозвалась та.
Бабка Домна, она же Домна Потаповна, жила этажом ниже и дружила с Агриппининой бабкой, пока та не упокоилась. Знакомы были с пеленок, и внучка чтила ее как родную. После кончины бабки, когда Агриппина столкнулась с житейскими неурядицами, старушка всегда выручала. Больше было некому — мать жила в другом городе с новым супругом и детишками, а отца она не помнила. Потому ближайшей родней всегда была бабка. А теперь — баба Домна.
Агриппина не раздумывая решила отдать всю провизию бабе Домне. Не носить же добро попусту! Пенсия у Домны Потаповны смешная — три тыщи рублей. Агриппина частенько баловала ее гостинцами.
— Провожу вас, баб Домна, — сказала она, снова вцепившись в ручки кульков.
Поднявшись к старушке, оставила сумки у нее, объявив, что всё это для хозяйки. Увидев тушенку, шпроты, консервированные грушки и прочие деликатесы, которые любила, но не могла себе позволить, баба Домна так раскисла, что Агриппине стало неловко — угощает соседку слишком редко. В два щеки чмокнулись на прощание, и внучка поплелась к себе.
Едва переступила порог, супруг встретил у прихожей, жуя селёдку с хлебом.
— А кульки где? — будто невзначай спросил Никифор.
— Какие кульки? — парировала Агриппина в том же тоне. — Те, что ты мне помог донести?
— Эх, брось ты! — пытался схитрить он. — Обиделась, что ли?
— Нет, — спокойно ответила жена. — Просто выводы сделала.
Никифор встрепенулся. Ждал крику, скандалу, слезных обид, а тут такая выдержка — ему самому зашевелилось не по себе.
— И что же за выводы?
— Мужа у меня нету, — вздохнула она: — Думала, замуж вышла, а гляди-ка — сама на дураке женилась.
— Ничего не понял, — Никифор сделал вид, что смертельно обижен.
— Что непонятного? — уперлась глазами в него Агриппина. — Хочу, чтоб муж был мужиком. А тебе, видать, чтоб жена мужиком была, — и добавила подумав: — Значит, и мужик тебе нужен.
Никифор побагровел от злости, кулаки сжал. Но Агриппина не видела — уже ушла в спальню собирать его барахло. Никифор вы
Она швырнула его пассатижи вслед за сумкой в прихожей, захлопнула дверь и широко распахнула окно навстречу свежему ветру, как будто выгоняя из квартиры запах потерпевшего фиаско “папика” вместе с хвостом дыма от его самолюбия, после чего удобно устроилась на диване с кружкой горячего чая и книгой, впервые за долгое время чувствуя себя хозяйкой положения и своего настроения без всяких железных спаржей в виде Сережи Петрова.