**Дневник. Запись от 12 октября**
Я не взяла ребёнка из детского дома. Я забрала чужую бабушку из дома престарелых — и ни капли не жалею.
Когда кто-то усыновляет малыша — все одобрительно кивают, умиляются, хвалят. Это благородно, правильно, это трогает до слёз. А если я скажу, что поступила похоже, но иначе? Я не поехала в детдом — я отправилась в стариковский приют. И увезла оттуда бабушку, которая мне совсем не родная. Чужую, забытую всеми. И вы даже не представляете, сколько людей после этого показали пальцем у виска.
— Ты с ума сошла? И без того нелегко, своих детей двое, а ты ещё и пенсионерку на шею повесила? — вот что я слышала чаще всего. Даже подруги не поддержали. Даже соседка тётя Валя, с которой мы иногда пили чай на лавочке, лишь тяжело вздохнула.
Но я не стала слушать. Потому что знала — так надо.
Раньше нас было четверо: я, мои девочки и моя мама. Жили дружно, в тепле и заботе. Но полгода назад мамы не стало. Это словно провал, который до сих пор ноет внутри. Пустота в доме, в душе, в сердце. Нет её смеха на кухне, её любимого места на диване, нет её утреннего голоса… Мы остались втроём, и казалось, будто осиротели.
Шли месяцы. Боль притупилась, но горечь осталась. И однажды утром я вдруг осознала: у нас есть дом, есть тепло, есть открытые руки. А где-то в этот самый момент кто-то сидит в четырёх стенах, брошенный и никому не нужный. Почему бы не разделить тепло с тем, кому оно сейчас важнее?
Тётю Глашу я помнила с детства. Это была мама моего друга Витьки. Добрая, весёлая женщина, которая угощала нас пирожками и смеялась так заразительно. Но Витька… спился. К тридцати годам его будто подменили. А потом он забрал у матери её квартиру, продал, пропил всё, а сам сгинул. А тётя Глаша в итоге оказалась в доме престарелых.
Мы с девочками изредка навещали её. Приносили яблоки, печенье, домашние пирожки. Она всё так же улыбалась, но в её глазах читалось что-то тяжёлое — одиночество и горький стыд. И в какой-то момент я поняла — не могу оставить её там. Обсудили с дочками. Старшая, Алина, сразу согласилась, а младшая, пятилетняя Соня, радостно закричала: «У нас опять будет бабушка!»
Но вы бы видели, как заплакала тётя Глаша, когда я предложила ей переехать к нам. Она сжала мою руку и не могла остановить слёз. А когда мы забирали её из приюта, она выглядела, как потерянный ребёнок — с одной потрёпанной сумкой, дрожащими руками и таким благодарным взглядом, что у меня ком к горлу подступал.
Теперь мы живём вместе уже два месяца. И знаете, меня поражает, сколько в этой женщине энергии! Каждое утро она встаёт раньше всех, печёт оладьи, варит кисель, штопает носки. Будто вторую жизнь обрела. Мы с девчонками шутим, что бабушка Глаша — наш вечный двигатель. Она играет с Соней, рассказывает ей сказки, вяжет носки, шьёт платья для кукол. И дом снова стал по-настоящему тёплым.
Я не героиня. Я не пыталась совершить подвиг. Просто поняла: когда уходит родной человек, кажется, будто никто его не заменит. Но это не так. Добро ведь возвращается. И если в твоей жизни больше нет бабушки, которая пекла любимые ватрушки, может, стоит подарить дом другой — той, которую все забыли?
Да, я не взяла ребёнка из детдома. Но я подарила бабушке вторую жизнь. Разве в этом меньше любви?..
