Была я в беде, теперь расскажу — стала рабыней в семье мужа.
В глухой деревне под Тверью, где ветер гонит запах свежего сена, жизнь моя, начавшаяся с любви, превратилась в кабалу. Зовут меня Татьяна, мне двадцать восемь, а три года назад я вышла за Дмитрия. Думала, семью обрету, а стала новой Хиврей — прислугой для мужа, свекра со свекровью и всей их родни. Душа болит от отчаяния, а выхода не вижу.
**Любовь, что ослепила**
Познакомились мы с Димой, когда мне двадцать пять было. Парень из соседнего села — статный, с добрым взглядом, улыбкой душевной. Сошлись на сельской ярмарке, его простые речи меня покорили. Говорил он о детях, о доме, о том, как в деревне все друг за друга горой стоят. Я, городская, тогда и представить не могла, что за этой идиллией скрывается. Через год под венец пошли, а я в его село перебралась. Тогда и не знала, что это станет началом моей каторги.
Жил Дмитрий с родителями — Галиной Степановной и Николаем Васильевичем — в доме просторном. Брат его старший с женой да дети, да куча родни — все как на подбор частые гости. Думала, в их круг войду, свою семью обрету. Но с первого же дня поняла: ждут от меня не тепла, а работы. «Ты молодая, здоровая, вот и управляйся», — сказала свекровь, а я, дурочка, кивнула.
**Кабала вместо семьи**
Дни мои превратились в бесконечную лямку. Встаю ни свет ни заря — кашу вари, яичницу жарь, блины пеки. Потом уборка, стирка, огород. К обеду родня сходится — борщ, картошка, мясо, чтоб всем хватило. Вечером ужин, посуда, а глубокой ночью валюсь без сил. И так изо дня в день.
Свекровь командует, как полководец: «Таня, пол плохо вымыт, Таня, морковку мельче руби». Свекор молчит, но взглядом даёт понять: «Ты здесь чужая». Родня, приходя, даже не здоровается — садятся и ждут, чтоб я их обслужила. А Дима? Вместо того чтоб заступиться, твердит: «Мама лучше знает». Его безразличие — хуже ножа. Думала, защитником будет, а он — часть той же машины, что меня перемалывает.
**Перелом**
Недавно не выдержала. Когда Галина Степановна в очередной раз мой суп раскритиковала, а родня после ужина гору грязной посуды оставила, крикнула: «Я не служанка!» Все замолчали, а свекровь холодно бросила: «Не нравится — собирай вещи, в город дорога». Дима даже бровью не повёл. Тогда я и поняла: попала в капкан. Уйти некуда — квартиры в городе нет, мать далеко. Остаться — сгинуть.
Даже лицо моё изменилось. Была румяной да весёлой, а теперь — тень. Подруга Надя, увидев, ахнула: «Тань, тебя не узнать! Беги ты от них!» Но куда? Да и люблю ли я ещё Диму? Его молчание убило во мне всё.
**Тихий бунт**
Теперь коплю. Потихоньку, с продуктов откладываю. Хочу на съёмную комнату в городе. Но страшно: что скажет мать, радовавшаяся моему замужеству? Что будет с Димой? Да и свекровь с роднёй наверняка осудят на весь посад.
Но вчера, стоя у плиты под аккомпанемент упрёков, дала себе слово: вырвусь. Я не холопка. Я живая, силы ещё есть. Может, удалёнку найду, как Надя, может, свою мечту о цветах вспомню. Но не останусь тут, где жизнь моя — вечное ярмо.
**Крик души**
Пишу это, чтобы мир услышал. Попала в беду, выйдя за человека, для чьей семьи я — лишь пара рук. Галина Степановна, Николай Васильевич, их родня — все видят во мне прислугу. Дима же, вместо защиты, предал. Не знаю, как уйти, но знаю — должна. В двадцать восемь хочется жить, а не выживать. Пусть побег станет спасением — или гибелью.
