— Я же для вас стараюсь! А вы этого не цените! — говорит свекровь, а у меня от её «заботы» уже глаз дёргается…
Порой я ловлю себя на одной мысли: сбежать. Куда угодно — хоть в глухую деревню под Псковом, хоть на край света. Лишь бы подальше от мамы моего мужа. Иначе я просто свихнусь. Каждый раз, когда слышу её бодрое: «Я вам нужную вещь принесла! Вы обрадуетесь!» — у меня начинается нервный подёргивание века.
Когда мы с Димой только поженились, подруги ахнули: «Тебе с тёщей повезло! Не пилит, не лезет, даже пирогов без спроса не суёт». Сначала так и было — она всячески показывала, что нас поддерживает. Но, видимо, внутри копилась энергия, которая рано или поздно должна была рвануть. И когда рвануло — снесло всё, что мы строили.
Сначала она загорелась устроить нам пышную свадьбу — с криками «Горько!», банкетом на полсотни гостей и прочими «радостями». Мы еле отбились, сославшись на выпускной её младшей дочери — туда она и перенаправила свой запал. Но это её не остановило.
Тогда мы снимали квартиру. Уютную, светлую, без изысков. Но свекровь начала тащить туда «необходимые» вещи: треснувшие тарелки, вилки, которые гнулись в руках, и, конечно, шторы… Эти шторы до сих пор мне снятся — бордовый бархат, выцветший, с дырами от моли.
— Это же антиквариат! Зашей дырочки — и будут как новые! — восторгалась она.
А я думала: если они такие замечательные, почему бы тебе их не повесить у себя?
Когда мы наконец купили свою квартиру — с помощью моих родителей и крёстного Димы — я наивно надеялась, что теперь всё изменится. Но свекровь решила: раз денег не давала, поможет иначе. То есть — так, чтобы у нас волосы шевелились.
Сначала она приволокла обои. Им, наверное, было лет пятьдесят. Пожелтевшие, отсыревшие, пахнувшие затхлостью. Потом настояла, чтобы плитку в ванной клал «дядя Вася» — «мастер на все руки». Этот «умелец» всё сделал криво, плитка отвалилась через неделю, швы позеленели, и нам пришлось платить другим работягам, чтобы переделывали её «бесплатную помощь».
Потом был холодильник. Она его буквально втащила на себе. Гудел, как самолёт, а запах… Словно внутри что-то сдохло. Мы с Димой выкинули его в тот же день, но свекровь устроила истерику:
— Его просто надо было вымыть! Он бы вам ещё десять лет служил! А вы неблагодарные!
Дальше — диван с дачи её племянницы. Потом стенка из времён Брежнева. Потом ковёр, который пах старьём и сыростью. Мы от всего отказывались — и каждый раз это были слёзы, обиды, упрёки.
Теперь я жду ребёнка. Долго скрывали, но когда живот стал заметен — пришлось признаться. И всё… Свекровь сразу начала собирать «приданое» из б/у вещей: коляска от какой-то Люды, кроватка от Светки, одежда, в которой выросло уже пятеро детей…
А я не хочу. Не хочу, чтобы мой ребёнок спал в кроватке, где кто-то сопел до него. Не хочу коляску с шатающимися колёсами. Не хочу застиранных вещей с чужого плеча. Меня коробит. И больно, что моё мнение — в последнюю очередь.
Сейчас свекровь продолжает атаковать. Я молчу. Беременность — не время для скандалов. Оборону держит Дима: отнекивается, отшучивается, отбивается. Но я вижу — он выдыхается. А у его матери энергия — как у атомной станции, и конца этому не видно.
Иногда мне хочется продать квартиру и исчезнуть. Не из злости. Просто хочу тишины. Свободы. Жизни без бархатных штор, гудевших холодильников и ковров из прошлого века. Хочу дышать. Жить. Родить ребёнка — и чтобы у нас было своё, новое, чистое гнёздышко. Без визитов «с добрыми намерениями», от которых хочется завыть.
