Я вас пятерых поднял, а вы одного батьку не накормите
Странный сон из Тверской глухомани
— Сеня, подъём, давно рассвело, пора на смену! — трясла мужа Лидия, сжимая в одной руке подгоревшую чугунную сковороду, а в другой — последнюю надежду, что он просто прикалывается.
— Не встану. Отстань, Лидка. Всё, хватит. Больше я в цех не пойду, — не раскрывая глаз, буркнул Семён и отвернулся к замызганным обоям.
Жена сначала фыркнула — ну, что за блажь, только с отпуска пришёл.
— Да брось ты эти штучки! Свадьбу Наташки справили, погуляли, теперь — за станок. Дела невпроворот!
— Я тебе по-честному. Всё. Рассчитался. Заявление ещё до отпуска написал. Вчера был последний день.
— Ты охренел, Сеня?! Крыша поехала?! Где ты ещё такую работу сыщешь? Да тебе до пенсии полтора года! Потерпи! — Лида посерела и едва не выронила сковородку.
— Не могу больше. Кончились силы. Всё — отработал. Пятерых детей подняли. Два сына, три дочки. Всем образование дали, всех устроили. На ноги поставили. А я? Теперь хочу просто полежать. Всё, свою работу сделал.
— Да ты рехнулся, коли на детей повеситься вздумал, — сдавленно выдавила жена. — Кто тебя кормить будет? На мою пенсию — кошке не напасёшься. А ты, вишь, решил, что на тебя пятеро работать будут?
— А то. Не чужие же. Пятеро! Неужто один отец с голоду подохнет?
— Да ты совсем крыша поехала, старый чертяка! — зашипела Лидия. — У детей своих забот — выше крыши. Квартиры в кредитах, внуки в сад ходят. А ты… тунеядец! — вцепилась в его запястье и дёрнула.
Он резко отдёрнул руку — и она стукнулась грудью о сервант.
— Не лезь. Не трогай. Решил я. Всё.
Слёзы закипели в глазах Лидии. Она знала: если Семён сказал — назад не вернётся. Выскочила, накинула шаль и побежала к соседке — бабе Кате, древней как мир старухе, к которой даже милиционеры за советом ходили.
— Ох, бабка Кать, беда у меня! Сеня с катушек съехал! Уволился, говорит, работать больше не в силах. Что делать? Как образумить?
— Да чего ты лохматишься. Он и взаправду вымотался. Пять душ поднял — это тебе не щи лаптем хлебать. Видать, надсадился мужик. Дай отдышаться. Поживи с добротой.
— Ага, щаз! Я ему доброту покажу. Вот дети съедутся, устроим ему «санаторий»! — со злорадным огоньком в глазах процедила Лида.
Через неделю вся семья собралась. Лидия всех обзвонила, наставила на стол яств, чтоб никто не ушёл голодным. Смеялись, целовались, внуки носились по двору. Но после обеда, как только убрали посуду, повисло тяжёлое молчание.
— Батя, — первый нарушил тишину старший, Дмитрий, — это правда, что ты с работы ушёл?
— Правда, сынок. Решил — хватит. Силы кончились.
— Да ты чего, бать? — вмешался Игорь, средний. — Год с хвостиком остался. Потерпи. Ну, это ж просто… не по-мужски!
— Я всё решил. Стаж у меня под сорок лет. До пенсии доживу. А вас — пятеро. Прокормите старика, я уверен.
Жена за его спиной торжествовала, а дети заёрзали. Дмитрий крякнул:
— Ну… у нас сейчас ипотека, машину в кредит взяли. Тяжеловато будет.
— А у нас Вовка в музыкалку ходит, репетиторов наняли. Деньги улетают, сам понимаешь, — добавила жена Игоря. Сам он молчал.
— А я… ремонт затеял. До морозов управиться надо, потом квартиру продавать. Лишнего не потяну, — выдохнул Коля, младший.
Дочери защебетали. У одной мебель в рассрочку, у другой муж на Севере, денег не видели полгода. Лидия встала, как командир перед атакой:
— Ну вот, Сеня, видишь? У всех свои заботы. А ты — лишний рот. Не стыдно тебе, а? Ты с детей тянуть собрался, а не помогать. Завтра с утра — марш искать работу. Без трудовой книжки — не пущу. Ясно?
Семён поднялся. Молча. Посмотрел на детей. На жену.
— Я вас пятерых поднял. А вы одного батьку прокормить не можете… — прошептал глухо и ушёл в горницу.
Наутро он пошёл устраиваться. Взяли. Зарплата вполовину меньше, но всё же деньги. Лида была довольна — «проучила». А через три дня он не вернулся.
Поздно ночью в дверь постучали. Из больницы сообщили: Семён умер. Обширный инфаркт. На работе стало плохо, не успели довезти.
Теперь Лидия живёт одна. Пенсия — гроши. Дети навещают редко. В основном дочери. Сыновья звонят по большим праздникам.
А в её ушах до сих пор звучат последние слова мужа:
«Я вас пятерых поднял… а вы одного батьку не смогли прокормить…».
