Я пришла домой раньше обычного и застала свекровь за глажкой моих вещей. Теперь я боюсь оставлять в квартире даже бельё.
Я никогда не думала, что моя свекровь — плохой человек. Наоборот, я уважаю её — как мать моего мужа, как женщину, которая воспитала хорошего сына. Но уважение не оправдывает вторжения в чужую жизнь без спроса. И вот я стою посреди гостиной, оцепенев, глядя, как она проглаживает МОИ шёлковые платья, а её подруга Лидия Петровна спокойно пьёт чай из моей любимой кружки. Мне хочется кричать. От злости. От беспомощности.
С самого начала я знала: жить вместе — не выход. Муж уговаривал: «Экономия, помощь, поддержка». Но я чувствовала — мы с ней разные. Пусть она добрая, хлопотливая, вечно в делах, я не смогу дышать свободно под её крышей. Мы остались в моей квартире. Я предложила не сдавать её, чтобы был запасной вариант. Муж сначала колебался, но потом согласился: своя территория, свои правила.
Свекровь заходила часто. Слишком часто. Пока мы были дома, я терпела. Она была как ураган с тряпкой — замечала каждую пылинку, немытый стакан, мокрую раковину. То бежала чистить плиту, то оттирала воображаемые пятна на полу. Муж говорил: «Мама, отдохни», — но ей не до отдыха.
Я не ссорилась. У меня работа, подработка, быт — сил едва хватает. Пусть моет пол хоть пять раз, если ей так надо. Лишь бы не лезла в мои вещи.
Иногда она капризничала: просила купить редкие продукты, ворчала из-за немытой кастрюли или контейнера, который «пора выбросить». Но это было не страшно.
А потом случилось то, что перевернуло всё. Я везла документы по работе, и меня облили из проезжающей машины. Вся в грязи, мокрая. Начальник разрешил уйти домой — в таком виде в офисе не появишься.
Я зашла в квартиру и услышала голоса. Обрадовалась: муж тоже пришёл рано? Но нет — свекровь. С подругой. На гладильной доске — МОИ вещи. Дорогие шёлковые платья, которые я стираю только вручную, бережно. А она гладила их обычным утюгом. Подруга что-то рассказывала, смеялась, не замечая, как у меня подкашиваются ноги.
Я прошептала: «Как вы вошли?» Свекровь лишь пожала плечами: «Разве мать не может прийти к сыну? У меня есть ключ». Ключ, который дал ей мой муж — «на всякий случай».
Но как объяснить, что этот «случай» — не катастрофа, а просто её желание порыться в моём белье? Теперь мне страшно открывать шкаф. Мерзко думать, что кто-то трогал мои вещи.
Они ушли. Спокойно, будто обидевшись. А я долго стояла в ванной, смотрела на испорченное платье и не понимала, что болит сильнее — ткань или моя гордость.
На следующий день я поменяла замки. Мужу сказала чётко: больше никаких ключей. Подумываю поставить камеру в прихожей. Чтобы знать, кто и когда заходит.
Теперь я не чувствую себя дома в безопасности. Дело не в утюге, не в грязи. А в том, что у меня отняли право на личное. И страшнее всего — мой муж не видит в этом проблемы.
