**Дневник.**
Иногда жизнь подкидывает такие вопросы, что ищешь ответ вечно, а его нет. А бывает — сам становишься этим вопросом, с которым мучаешься годами. Это не моя история, но с тех пор, как я её услышала, она не выходит у меня из головы.
Меня зовут Ольга, я из большой семьи. Нас было семеро: мама, папа и пятеро дочек. Я — самая младшая. И с самого детства у меня в голове вертелась одна мысль: кого же мама любит больше?
Я приставала к ней с этим вопросом, особенно когда мы оставались наедине. Но мама никогда никого не выделяла. Отвечала всегда одно и то же: «Люблю вас всех одинаково. Вы мои дети — и любовь у меня одна». Тогда мне казалось, что она просто отмахивается. Но сейчас, оглядываясь назад, понимаю: это была мудрость. Именно из-за её ровного отношения мы с сёстрами выросли дружными, всегда готовыми поддержать друг друга.
А вот я сама — мать только одного ребёнка. И потому даже не представляю, что чувствуют те, у кого их несколько. Но недавний разговор с одной женщиной заставил меня задуматься о вещах, в которые раньше боялась поверить.
Её зовут Татьяна. Мы познакомились, когда она устроилась к нам в отдел. Быстро подружились, стали обедать вместе, делиться сокровенным. Я всегда любила слушать чужие истории — в них порой видишь и себя, и свои страхи.
Татьяна часто рассказывала о дочери: как учится, какие у неё успехи, как помогает по дому. Показывала фотографии, глаза светились от гордости. Я слушала и чуть завидовала: вот она, настоящая мать — любящая, заботливая.
Но однажды она случайно обмолвилась о подарке… от сына. Я удивилась: «Какого сына? Ты же никогда про него не говорила». Татьяна напряглась, потом вздохнула и призналась.
Сын родился первым. Она тогда была молодой, полной надежд, мечтала стать идеальной матерью. Заботилась, кормила, ухаживала… но со временем всё чаще ловила себя на мысли, что делает это механически. Без тепла, без этой внутренней связи. Всё было «надо», а не «хочу».
— Объяснить не могу, — прошептала она. — Он был хорошим мальчиком. Послушным, умным. Но сердце молчало. Я уговаривала себя: «Может, потом полюблю…» Но не полюбила.
А через три года родилась дочь. И мир перевернулся. Та любовь, которую Татьяна ждала с первым ребёнком, накрыла её с дочкой — сразу, безоговорочно. Она души в ней не чаяла: баловала, опекала, радовалась каждому шагу. А сын… оставался где-то на заднем плане. Не била, не кричала. Но и не обнимала, не целовала, не говорила ласковых слов. Он был как тень — рядом, но чуждый.
Чувство вины росло с годами. Она пыталась оправдаться: мол, усталость, депрессия. Но правда была проще и страшнее: она его просто не любила. А когда осознала, как обожает дочь, стало ещё больнее — ведь одному она отдала всё, а другому — лишь долг.
— Иногда представляю, — голос Татьяны дрогнул, — как он, маленький, стоит и смотрит, как я обнимаю сестру, как глажу её по голове. А ему — ничего. И он это запомнил. Навсегда. В его глазах я видела тот же вопрос, что сама задавала маме: «Кого ты любишь больше?» И солгать я не могла. Потому что он знал ответ…
Сейчас сын взрослый, успешный. Помогает, уважает её. Но между ними — пропасть. Они изображают близость, которой нет.
Я слушала и не находила слов. Не осуждала — нет. Но сердце сжималось. Неужели и правда бывает так? Что не можешь полюбить родного ребёнка? Что одна душа отзывается, а другая — нет?
Может, это и есть самый страшный грех матери — не ненавидеть, не обижать… а просто не чувствовать?
С тех пор я по-другому смотрю на людей вокруг. У каждого своя тайна. И, возможно, прямо сейчас какая-то женщина лежит без сна, корит себя за то, что не смогла дать любовь тому, кто нуждался в ней больше всех…
