Я полюбила мужчину, который старше меня на двадцать пять лет. И ни секунды не жалею об этом.
Когда Дмитрий Сергеевич вошёл в крошечную цветочную лавку на окраине Суздаля, я решила — это судьба. Я перебирала розы для младшей сестры, когда его спокойный, чуть насмешливый голос нарушил тишину: «Вы так тщательно выбираете, словно от этого зависит исход переговоров с инопланетянами». Обернувшись, я встретила взгляд, от которого замерло сердце — неспешный, проницательный, будто видевший насквозь. В его улыбке не было наигранности, как у парней моего возраста, только тихая уверенность. Так, с шутки и вздоха, началось наше «невозможное».
Я клялась себе, что никогда не свяжусь с тем, кто годится мне в отцы. Но внутренний голос, который твердил «беги», постепенно умолк. Подруги из Ростова, куда я вернулась спустя год, крутили пальцем у виска: «Света, ты с ума сошла? Ему же под пятьдесят! Ты будешь менять подгузники, пока он дряхлеть станет!» Я молчала. Как объяснить, что рядом с ним я не «девчонка», а равная? Что его руки, шершавые от работы в мастерской, согревают лучше любых слов? Что он слушает — не просто ждёт своей очереди говорить, а слушает, будто каждое моё слово — стихи Есенина.
Он тоже сомневался. Помню, как однажды, сидя на скамейке у облезлого домика в деревне, он прошептал: «Боюсь, что ты очнёшься, когда я превращусь в развалину. Поймёшь, что потратила лучшие годы на старика». Я прижала его ладонь к щеке: «Ты подарил мне то, чего не дал бы никто — умение не бояться быть собой. Это дороже всех „лучших лет“ мира».
Осуждали нас везде. В аптеке, библиотеке, даже в булочной — везде находились те, кто бросал: «Дочка за отцом ухаживает?» или «Молодая ведьма старика приворожила». Однажды кассирша в супермаркете ехидно спросила: «Дедушка скидку по пенсионному берёт?» Дмитрий, не моргнув глазом, ответил: «Зато внучка у меня — краше всех королевен». В тот момент я поняла: пусть весь мир назовёт нас сумасшедшими — мне хватит его смеха за чаем с бергамотом и тихих вечеров под треск дров в печи.
Да, я не наивна. Знаю, что годы его не щадят: седина в бороде, боли в спине после дождя. Знаю, что однажды его кресло у окна опустеет. Но когда он будит меня с утра, бормоча: «Солнышко, самовар закипел» — я уверена: даже вечность с ним была бы мала.
Я полюбила мужчину на четверть века старше. И если бы жизнь предложила начать сначала — выбрала бы его снова. Потому что возраст — это пыль на старых часах, а наше чувство — сам часовой механизм, что ведёт отсчёт вечности.
